блюз

Вот он вокруг меня, наш завод, наша любовь.

Весь он сейчас утвердится в крайнем творческом напряжении, напряжении почти страстном. Он словно востроносый юноша, почувствовавший нежную привязанность.

Он прислушивается, прерывисто дышит, бормочет что-то невнятное, быть может, ее имя. Глаза у него впалые от волнения, движения его гибко-горды. Он творит.

Хырр, хырр, хырр,

Хырр, хырр, хырр , Господи , Господи

Хм, хм, хм

Хм, хм

Хм, хм, хм, Вот ведь, бл...дь, гонд...вня!

Мне по-х...му грустно, мама.

Позади, за воротами, мой цех.

Прекрасны черные проходы между станками, искрящиеся от тончайших крупинок металла. Короткий перерыв. Подходит вторая смена.

Уходит первая, лица уходящих смуглы от металлической пыли и похожи на классические изваяния.

Когда я очнулся, в комнате было темно.

Я лежал под одеялом весь заблеванный,

только голова торчала наружу.

Должно быть, я сам забрался сюда от страха.

Я выбрался из своего убежища и осмотрелся.

Разбитое зеркало, поломанный стул,

опрокинутый стол, мокрый от вина и блевотины половик.

Я подошел к столу, перевернул его и поставил,

но он упал — подломились две ножки.

Я закрепил их, как мог, и попытался поставить снова,

но постояв несколько секунд, стол рухнул.

Я отступился. В углу обнаружилась бутылка, в ней оставалось немного вина.

Я выпил и еще раз пошарил по комнате, нашел сигареты, но выпивки не было.

Я накинул цепочку на двери, закурил,

подошел к окну и выглянул на улицу. Стояла прекрасная тихая ночь.

Еще по пиву , по пиву-по пиву,

Пиво излечит-исцелит , исцелит, по пиву, по пиву.

Это исцелил меня , оно, наверное, может исцелить вас

Пивандрий, может быть, и исцелит вас рано утром

Пивандрий, может быть, и исцелит.

Пивандрий вас исцелит.

Да, да. Да что это, бл...дь, такое, а? Да еб...ный же, бл...дь, в рот!

Да еб...нный же, бл...дь, в рот, исцелил меня , исцелил меня

Пивандрий исцелил меня

Я сбегал в магазин

Пивандрий! исцели меня

Господи, Господи, Господи , Господи, Господи ,

Черти малахольные - небеса ху...сосные,

да это так, да это было. Было-было-было-было и прошло.

****ь, страха не знают! Пи...арасы, бл...дь!

День приближается к концу. Струится теплый предвечерний свет,

и спокойное, тихое небо, как всегда, перед приближающимся закатом,

нежно-шафранового цвета.

Мне мило это тихое, неподвижное небо над Москвой, небо весны 1944 года.

Оно встало перед нами в результате поражения немцев,

и наш завод – один из непосредственных творцов этой тишины.

Мы производили авиационные моторы. Наш гул заглушил гул вражеских машин,

и я не побоюсь преувеличения, когда назову гул нашего завода златокованным гулом!

Ох! жареные раки. Обидно и горько и никак не уснуть.

Особенно горько еще и оттого, что жена ушла в продмаг,

а не уйти ей было нельзя: очередь. Вот такое злое чувство,

будто жену угнал в немецкий. Но нет , есть же на немца управа? Есть! Доищемся.

Жена оставила меня , оставил меня рано утром

Хырр, хырр

Вискарь бы исцелил меня , ох! жареные гуси, исцели меня, вискарь ,

исцелил меня, миленький вискарь. Да, да !

Господи, Господи , небеса ху...сосные , Господи, Господи ,

Господи, Господи, спаси и помилуй помилуй

Говноблюз , говноблюз, исцели.

Говноблюз, говноблюз, из шкафа появляется привидение.

Спаси и помилуй, исцели , исцели , исцели

Вот оно где,лечение-то !

Лечение , лечить , лечить !

И вспомнился отец. Большеголовый, голова, как короб.

И тоже – весна; пологая речка, брат разматывает удочки.

Отец, похорошевший от выпитой водки,

полбутылки, которую он всегда захватывает на рыбалку, говорит: «На рыбалку в эту среду я поеду, детки мои, это называется – рыбалка, на тамбовского волка –

банка с червями - корм! Дают его с чилибухой».

И заканчивает протяжно, волоча слова с удалью,

как волокут на заводе сверкающую проволоку из стана:

«В эту среду на рыбалку я поеду. Мне хотя бы наловить бы на уху"

И чувствуется, бл...дь, в его словах, что лов будет удачный, и сердце замирает.

И где-то теперь отец?

Доброе дело, доброе дело! Докончим это доброе дело –

И будет спокойна совесть

С добрым сердцем смотрю я на весеннюю землю двора, темную мокрую землю. Несколько грачей, исхудавших за зиму, пооскобленных голодом,

осматривают мусорную яму возле стены: банки из-под американских консервов, какие-то масляные тряпки, обрезки резины…

Под весенним солнцем мусор этот и эти грачи очень живописны.

Тяжело в такие минуты думать о смерти,

Когда желтоватое, с атласным отливом, масло струится в станки;

рабочие свободным и легким движением направляют масленки.

Скоро станки двинутся вперед и отовсюду к выходу устремятся части мотора,

еще теплые от быстрого бега станка и от человеческих рук, которые держали их, пусть это и продолжалось одно мгновение.

Детали то сине-алые, то серебристо-оранжевого оттенка,

то самого яркого и чистого красного, того, который называют багряным.