Мой дед молчит
Весть чёрная крылом накрыла землю
И голосила, выла день и ночь
То мать, то наречённая, то дочь,
Нас провожая в путь — кому — бессмертный,
Кому — тяжелый бой и бесконечный,
Кому — последний — в забытье, как в ночь.
И оторвались мы, сердца кровоточили,
Оставив дома жён и в скрежете зубов —
За горизонт скрывался ряд домов —
Святое защищали от насилья.
И каждый умереть был сам готов,
Чтоб только матери не голосили,
Мужей теряя и детей в огне фронтов.
Ровняет борона, бросает землю на межу,
И птицы в небе, над и между...
Тебе укажет чёрный ворон, где лежу
Давно истлели там мои одежды.
Я не успел, известно, пуля-дура так быстра
И смерть достойных в крылья отбирает —
Заранее шаги никто не знает...
Жене потеря слишком тяжела —
Слегла, не сдавшись, тихо умирает,
Она искала место, где нашла
Последняя минута любимого Петра
Им дорожила, им жила:
Стрелок, боец, красноармаеец,
Любимый муж, отец, умелец
Не может сгинуть и пропасть, — Ищи его, родная власть!
Ответ так скуп: боями шёл
Стрелкового полка семьсот сорок четыре,
За Белев был последний бой,
С тех пор — пробелы и пунктиры...
И многоточие, а ей его обнять,
Чтоб землю мог весной пахать,
Зерном и просом засевать,
Чтоб детям было кого звать
Отцом, батьком — чтоб отзывалось имя.
Да только предпоследние шаги
В истории написаны костями на крови
И имена не разобрать ничьи
Ищи иль не ищи...
Пять лет треклятая война шла по стране —
После войны четвёртый год
Шагами жёсткими идёт —
Она, голубка, мужа ждёт —
А вдруг...придёт!
Да ноша слишком тяжела — жена слегла...
Пять лет Агафия недвижно на скамье
И трое только из детей:
Два сына парубка при ней
И средняя, тринадцать ей,
Хозяйство тащут на себе.
Агафья чахнет день за днём
Жизнь утекает кровью ртом,
Но дом обходит почтальон
И жизнь — как сон.
Он под берёзою лежит —
Не давит на него гранит —
Ни жив он в списках, ни убит,
Молчание земля хранит...
Обильно кровью был полит
Калужской тот кусок земли.
И дед мой Пётр молчит...
