Мой дед молчит

Весть чёрная крылом накрыла землю

И голосила, выла день и ночь

То мать, то наречённая, то дочь,

Нас провожая в путь — кому — бессмертный,

Кому — тяжелый бой и бесконечный,

Кому — последний — в забытье, как в ночь.

 

И оторвались мы, сердца кровоточили,

Оставив дома жён и в скрежете зубов —

За горизонт скрывался ряд домов —

Святое защищали от насилья.

И каждый умереть был сам готов,

Чтоб только матери не голосили,

Мужей теряя и детей в огне фронтов.

Ровняет борона, бросает землю на межу,

И птицы в небе, над и между...

Тебе укажет чёрный ворон, где лежу

Давно истлели там мои одежды.

 

Я не успел, известно, пуля-дура так быстра

И смерть достойных в крылья отбирает —

Заранее шаги никто не знает...

Жене потеря слишком тяжела —

Слегла, не сдавшись, тихо умирает,

Она искала место, где нашла

Последняя минута любимого Петра

Им дорожила, им жила:

Стрелок, боец, красноармаеец,

Любимый муж, отец, умелец

Не может сгинуть и пропасть, — Ищи его, родная власть!

 

Ответ так скуп: боями шёл

Стрелкового полка семьсот сорок четыре,

За Белев был последний бой,

С тех пор — пробелы и пунктиры...

И многоточие, а ей его обнять,

Чтоб землю мог весной пахать,

Зерном и просом засевать,

Чтоб детям было кого звать

Отцом, батьком — чтоб отзывалось имя.

 

Да только предпоследние шаги

В истории написаны костями на крови

И имена не разобрать ничьи

Ищи иль не ищи...

 

Пять лет треклятая война шла по стране —

После войны четвёртый год

Шагами жёсткими идёт —

Она, голубка, мужа ждёт —

А вдруг...придёт!

 

Да ноша слишком тяжела — жена слегла...

Пять лет Агафия недвижно на скамье

И трое только из детей:

Два сына парубка при ней

И средняя, тринадцать ей,

Хозяйство тащут на себе.

Агафья чахнет день за днём

Жизнь утекает кровью ртом,

Но дом обходит почтальон

И жизнь — как сон.

 

Он под берёзою лежит —

Не давит на него гранит —

Ни жив он в списках, ни убит,

Молчание земля хранит...

Обильно кровью был полит

Калужской тот кусок земли.

И дед мой Пётр молчит...