Дед мой славный и красивый
— Дедунюшка, а дедулечка, расскажи как воевал?
— Да и нечего там рассказывать. Ушло лихо и хорошо, — говаривал дед, поглаживая большой шершавой ладонью наши ставшие соломенно белыми от солнца головы.
Тяжело дышал он, это война оставила подарок, и, не расставался он никогда с блестящим маленьким баллончиком в тёмно синем футляре.
А мы бегали, играли в догонялки, убегая вперёд, и неизменно возращаясь к деду, как только он мог снова идти, восстановив дыхание. Мы неизменно провожали дедулю к другу его деду Егору Думченко, у которого смешно топорщились рыжие пушистые усы на седой голове.
– Дед Егор, а почему у тебя усы рыжие?
Маленьким детям позволительно быть немного бестакными. Они ещё не узнали ту грань, за которую нельзя.
– Это солнышко переночевало у меня под носом.
И дед Егор смешно пытался поправить непослушно торчащие во все стороны усы-щётки и не упускал возможности защекотать нас руками, пропахнувшими махоркой, приговаривая вечную свою "козу бодатую".
Потом мы убегали во двор играть с дворовым псом Трезором, и козой Манькой, прячась под высоким и непрочным, как старость, деревянным крылечком. Потому что нашим дедам нужно было побалакать за жизнь.
Они говорили приглушёнными голосами и замолкали, едва заслышав скрип половиц. Два партизана, хранивших детскую психику от тяжёлой правды.
Дед мой Хирьянов Семён Максимович 10.02.11 г.р. воевать ушёл, едва вернувшись с финской войны. Служил командиром пулемётного подразделения.
В тот день они вели тяжёлый бой в нечеловеческих условиях: наступали фрицы, вода, ледяная вода заливала окоп, вши были такие же злые, как и враг, и, казалось воевали на вражеской стороне. Они заползали в глаза, в нос, в уши...злобно кусая, мешая целиться. Враг передышки не давал. Вода и вши тоже.
Нескончаемую круговерть оборвал снаряд, разорвавший рядом.
Первый осколок срезал челюсть, прдбородок остался висеть на тонкой ленточке кожи. Второй осколок попал в лёгкое и остался там "жить" на долгие дни и ночи такой короткой ветеранской жизни. Третий "дневал и ночевал" в левой ноге, застряв в большеберцовой кости.
Эти подробности собрали мы, внуки, по крупицам, "партизаня" под крыльцом дедушкиного друга.
Дед попал в госпиталь под Сведловском, ныне Екатеринбургом, затем был переведён по тяжести в Нефтегорск. В строй он уже не вернулся. Не успел. Выздоровление было долгим. Да и можно ли было выздороветь от такой "ноши"? Из госпиталя вышел с палочкой и кислородным баллончиком. Ледяная вода и осколок в лёгком...астма пожизненно.
Победившей, но разрушенной стране нужна была нефть. И дед стал тампонажником. Вначале Кавказ - месту лечения. Позже, получив направление на освоение нового нефтяного Ромашкинского месторождения в Татарстане, дед забирает чудом оставшуюся в живых семью: жену Марию Ильиничну(в девичестве Зенцова), сына Андрея и дочь Марию и невестку Екатерину. Когда здоровье не позволило работать в полную силу, дед остался в строю, охраняя и выхаживая фруктовый сад нефтяников.
Свой сад тоже был посажен и выращен на символических четырнадцати сотках по количеству ранений. И фруктовых деревьев росло в саду тоже четырнадцать.
Садовником дед был знатным. В его саду росло то, что никак не могло расти в тех условиях. Нежная яблоня "грушевка", вишни, черешня, персик и абрикос, привезённые с Кавказа всё-таки замёрзли в пятую особенно лютую зиму, как дед ни старался их уберечь.
Астма и ранения болели сильно. Врачи настаивали на возвращение в родное село. И дед подчинился. Он плакал, уезжая от нас внуков – главного смысла его жизни. И мы приезжали к нему. А он плакал от радости. Как же странно было видеть его малоподвижным и сентиментальным нам привыкшим видеть его гренадёром, нашим большим, сильным и красивым героем.
Были награды, кажется пять, я их слабо помню, теперь их нет и какие они и как могли пропасть неизвестно и непонятно нам, внукам. Запросы и поиски не дали никаких ответов.
Взрыв уничтожил архив документов и не представляется возможным пролить свет на эту сторону медали.
И опять и снова...мы не сдаёмся и ищем.
