Большая война маленькой Дуни
Повествование содержит отрывки воспоминаний из записей моей тёщи Щербаковой Евдокии Степановны, профессионального маляра, ветерана Космической Промышленности с непрерывным стажем более 56-ти лет.
« Моя фамилия — Петрович. В детстве меня звали Дуней. Сейчас — Евдокия Степановна, Щербакова по мужу.
Родилась в конце декабря 1936-го года в Белоруссии, Толочинском районе Витебской области на хуторе Петровка, где, помимо Петровичей, жили ещё наши родственники, Кондратовичи и Боровики. Времена были такие, что мама не помнила точную дату моего рождения, и на вопрос «когда я родилась?» отвечала «на большевицкий Новый Год». В сельсовете решили записать на свободный от иных именинников день, 29-го.
Неподалёку стояли хутора и посёлки Искра, Морозовка, Красное... всех не упомню. Потом из этих посёлков люди стали приезжать и строить деревню. Построили и назвали «Косеничи»
(примечание автора: видимо, в память об одноимённой господской усадьбе, названной когда-то в честь её первой хозяйки Эльжбеты Касенич).
Строили не только дома — Храм, клуб, школу — 7 классов. Построили магазин. Стали решать, кого выберут или назначат продавцом. Решили поставить моего отца Степана Павловича, он был грамотный — 4 класса церковно-приходской школы. Мы построили новый дом в деревне, переехали и были счастливы. Нас было пятеро детей. Отец работал хорошо, в деревне его уважали.
У отца был брат Григорий, зоотехник. И вот стали заболевать и околевать свиньи и маленькие поросята. Делать было нечего, надо было спасать стадо. Дядя Гриша решил заколоть больных свиней, чтобы спасти остальных, здоровых. За это его сочли «врагом народа» и посадили в тюрьму, а могли и расстрелять.
Из-за того, что случилось с братом, отец сильно переживал и запил. Утром ещё ничего, а к вечеру напивался в дымину. Старший сын придёт в магазин, а батя еле стоит на ногах. И все знакомые, кто попало, становились продавцами вместо него. В итоге отец проторговался на огромную сумму. Ревизия подсчитала недостачу и объявила, что если не погасит долг, то его посадят в тюрьму. Когда пришли забирать отца, денег у нас не было. Мама сказала: «Забирайте, что хотите, но мужа не отдам! Детям нужен батька!» Тогда у нас отобрали наш новый дом, а мы переселились в старую избушку, что служила амбаром и сараем. Жить стало тяжело — тесно, но зато отец остался с нами.
Через год началась война. Партизаны уходили в леса, мой двоюродный брат Саша Чекун, с деревни Рыженки в десяти верстах от нас, был командиром одного из отрядов. Партизаны заезжали к нам на повозках, напоить лошадей и передохнуть. В хорошие дома (примечание автора: те, что с виду побогаче) их не пускали, а у нас хата плохонькая и потому ночевать останавливались у нас. Мама кормила и поила лошадей, а отец приносил в хату охапку соломы, разбрасывал по полу и накрывал рогожкой. Так они и спали. А на рассвете уезжали. Когда немцы дошли до деревни Волосово, в семи верстах от нашей, то оставили там гарнизон и устроили в местной школе на пригорке комендатуру. Помню, как немецкие самолёты обстреливали нашу деревню. Когда самолёт появлялся на горизонте, мы с братьями залезали на крышу нашей сарайки, стоявшей на отшибе, и колотили железяками в тазы, кастрюли, вёдра, предупреждая деревню о налёте. Один раз немец забежал к нам в хату и просил: «Мамка, яйки давай!». Отец топил печь в это время, вышел к нему и сказал: «У нас тиф! Тиф!» Отец боялся, что моего старшего брата, которому было 14 лет, заберут в Германию. А немцы боялись тифа больше, чем партизан.
Во время оккупации к нам приходили грамотные дед Лукаш, ходивший в валенках зимой и летом, и сосед еврей Залман. Эти двое рассказывали нам про обстановку на фронтах. Кто-то из местных настучал немцам про Залмана, но он каким-то чудом успел сбежать в лес. Там ему вырыли землянку и дали пароль, по которому он открывал дверь в свою нору. Отец говорил, что идёт за грибами, мы просили его взять нас с собой, но он велел нам лезть на печь, а сам шёл к Залману, носил хлеб, сало, молоко.
Однажды в хату вбежал немец и забрал отца. Тот не сопротивлялся, так как на печи в куче тряпья спрятался мой старший брат. Утром полицаи сообщили, что всех молодых парней и мужчин будут отправлять в Германию. Отцу было уже за 50. Не тронули только стариков.
(примечание автора: от самого «брата» Юрия Степановича я слышал, что он в тот день был у родни в гостях и во время обыска полез в подпол и прижался к стене. Немец открыл крышку подпола и пальнул в проём очередью из автомата... Так, на всякий случай... Пули прошли мимо...)
Мама натопила печь, испекла хлеб. Мужчин для отправки в Германию собрали в колонну по 4 человека. Мама дала мне и младшему из братьев Стёпе по торбочке с хлебом и салом и велела передать отцу перед отправкой.
Вывели из амбара мужиков и ребят и повели дорогой по деревне. Мне 6 лет, я бегу, отстаю, падаю, распласталась в дорожной грязи, торба — туда же. Отец увидел это, остановился и попросился на обочину по нужде. Так брат догнал его и передал обе торбочки. А я не плакала от боли, лишь кричала: «Батька, батька!»
Только и думала о том, как торбочку передать.
Всю войну мы голодали, но после того, как угнали отца, стало совсем худо, особенно зимой. Мы выходили в поле и выкапывали из земли «гапоны» - мёрзлую картошку. Мама месила из них и лебеды «тесто» и пекла оладьи. А в последнюю зиму оккупации в семье случилась трагедия — умерла от тифа старшая сестра Анечка, умница, краса и гордость всей деревни. Помню, ругала нас, младших: «Какие ж вы неумехи, руки у вас кривые, что ли ?!...» Мама страшно убивалась, совсем лишилась рассудка. Уже после войны родила ешё одну дочь и так же назвала Аней. И эта умерла, и тоже от тифа. Только что и окрестить успели.
И вот однажды объявили, что через деревню будут возвращаться наши войска на бронетехнике.
Дороги у нас плохие и мы всей деревней начали засыпать и выравнивать рытвины и ухабы. И вот на дороге появились машины, а на броне — наши солдатики. Вся деревня высыпала на дорогу с хлебом и салом, все были рады, что кончилась война, смеялись и плакали. Дети нарвали цветов и встречали ими солдат-освободителей. Бойцы спрыгивали с машин, обнимали и целовали детей, а те дарили им цветы.
Я опоздала и сорвала то, что осталось — подорожники. Колонна уже проехала и с последней машины солдат видит, что я бегу, выбиваясь из сил. Он остановил транспортёр, сдал назад. Я вручила ему «цветы» а он поднял меня высоко над головой и подарил шоколадку, которую я видела впервые в жизни! Этот миг я запомнила на всю оставшуюся жизнь... Так закончилась война...»