Казнь Марии Гамильтон
До конца XVIII века в Петербургской Кунсткамере в спиртовом растворе хранили голову возлюбленной Петра Марии Гамильтон
Ее вели на эшафот.
Народ столпился в ожиданье.
Был чистым, светлым небосвод.
Ждала Мария состраданья.
Уж больше года, как убит,
Был ею собственный ребенок.
И этот ужас не забыт,
Он был утоплен как котенок.
Он ждала, ее простят:
Друзья дворяне хлопотали.
А в небе птицы голосят,
Ну, прямо как тогда на бале,
Где первый раз она царя,
Вблизи увидела вживую.
Глаза блестели у Петра,
Еще не видел он такую.
Все было ровно до поры,
Но молодая кровь играла.
Она в фаворе у Судьбы,
И жизнь ее вовсю ласкала.
И вдруг беременность… Кошмар!
Ребенок этот ей не нужен.
Ей надо ведь к Петру на бал!
Наряд давно уж отутюжен.
И был младенец умерщвлен,
И сброшен в яму выгребную.
И обнаружен там потом,
Почти случайно что, вслепую.
И был разгневан русский царь:
Предать Марию лютой смерти!
Четвертовать бы эту тварь,
Ей мало этого поверьте!
Но, за нее вступилась знать,
Средь них жена – Екатерина.
Просили в монастырь сослать,
То, в силах было властелина.
Он предложил Марии смерть
Самой избрать, и день назначить.
Она сказала: Пусть же твердь
Меча конец земной мой обозначит.
Рубили головы в России не мечом,
И для нее, аж из Парижа,
Работать вызван палачом
Был некто, хоть она бесстыжа….
И вот вся в белом, и в чепце,
С ней рядом Петр. Народ глазеет.
Толпа, как раньше во дворце…
Надежда в ней: простить сумеет.
Они взошли на эшафот,
Она к народу повернулась.
Взмах палача, и меч в крови,
И к телу Вечность прикоснулось.
А Петр голову поднял,
Да и народу показал.
При этом объяснить старался,
Как прежде труп соединялся...
