Я не знала, что так шелестит сирень.

Я не вижу смысла в том, чтоб лететь наверх; всё равно упаду назад, и уже в застарелых ранах начнёт по новой щипать; кровь свернётся и почернеет и сердце,

изломанное,

перекачивать будет трупный яд.

Я не вижу смысла лететь наверх; всё равно упаду назад и от этого раны будут только сильнее болеть.

Мне бы только взглянуть на небо с горечью и тоской, посмотреть на восход-закат в сотнитысячпоследний раз,

и, вздохнув,

перекрыть глазам кислород

доской.

 

Я не вижу смысла считать часы в ожидании новой из пяти фаз

и до «трёх-шестьсот» не могу: запинаюсь и забываю, о чём же речь...

После этого хочется в детство (или прилечь

на скамейку на улице у окна.)

 

Я не знала, что т а к шелестит сирень.

 

Я не вижу неба над головой, ведь в сознании моём — гробовая доска, пропитанная тоской, да в вершинах хруст ломких сентябрьских ветвей.

Теперь хочется научиться видеть сквозь черноту и боль,

чтоб однажды нарушить данный себе обет — взлететь...

 

...и камнем тяжёлым

с крылом, развороченным стылым ветром,

падать

и падать и падать.

 

Чтоб узнать: есть ли смысл смотреть на звёзды

в ожидании звездопада?

 

///

Декабрь 14-март 20.