Вольные ямбы для кого-то
Прихрамывают храмы и хоромы.
Храпит в трактире наш безумный Бог.
Я перерезал горло вялых дней заточкой от зэкпрома.
Мой генотип – ГУЛаг, Освенцим и острог.
Я стал, как облако, прохладным,
но смертоносным, словно уголёк.
Тем временем летит в парадном
огромный, толстый красный мотылёк.
Я видел тень тревожную на платьице из ситца,
готессу хрупкую в лавашик пеленал,
и в нежных пористых руках держал лисицу,
и Бога Сына покупал за нал.
Скажи, откуда шерсть и когти у меня на лапах,
в костлявых пальцах – алчущий металл,
внутри – палач, а в липком рту – железный запах?
А почему убийца спрятался за дверцами зеркал?
Но шёпот листьев мне пророчит:
ты, как свеча, придёшь,
коснёшься белых рук и тёмной ночи,
и синим шагом створки строчек разведёшь.
Меня пронзают раскалённые фрактальные потоки,
и кошка из стекла мой облик трепыхает, требушит,
но знай: я буду обретаться, как волшебник одинокий,
на белой лестнице твоей души.
Ты обнимала круглую вселенную руками
и, чтобы отравить тебя никто не мог,
в винишко опускала камень,
вмонтированный в зоркий перстенёк,
вдыхала настороженно частоты ада
и шёпот лезвий, словно песню лир.
По гладким жирным их словам, упитанным их взглядам
спустись в пронзительно-безудержный мой мир!
