КУСОЧЕК ХЛЕБА Окончание

 

 

 

 

 

«Только доблесть бессмертно живет,

ибо храбрые славны вовеки!»

 

В.Я. Брюсов, поэт

(1873- 1924г.г.)

 

Когда немцы заняли город, длительное время не работали магазины, в том числе торгующие хлебом. В каждой семье было впрок заготовлено много сухарей. Хлеб пекли, когда окончилась мука, из всех видов зерна. Появились жернова, типа домашней мельницы для помола зерна. Жернова имела не каждая семья. Но люди давали это чудо технику друг другу без всяких условий. Жернова состояли из двух тяжёлых круглых колёс из твёрдого камня. Оба колеса в центре имели круглое отверстие. С помощью их на крепкий кол надевалось колесо, поверхность которого покрывалась зерном. Сверху надевалось второе колесо, имеющее на краю ручку, с помощью которого оно крутилось, превращая под давлением зерно в муку. Малыши, хотя и горели желанием помочь взрослым, но из-за слабых сил не могли работать на народном изобретении, имевшим стаж не одно столетие.

Когда немцы перестали бомбить Крепость, разнёсся слух, что им удалось подавить последний очаг сопротивления Красной Армии в нашем городе. Много наших военных оказались в плену.

На второй день разгрома Крепости, фашисты провели пленных по улицам города. Прошли обречённые на смерть бойцы и по улице Свердлова. Молва о их движении переходила от двора к двору. Думаю, немцы этим трагическим шествием хотели морально подействовать на пленных и жителей города, высыпавших на улицу. Кто мог ходить, от детей до стариков, не остались в квартирах. Все молча стояли на тротуаре, занимая его до края проезжей части дороги. Царила гробовая, ничем не нарушаемая, тишина. Казалось было слышно дыхание собравшихся. Даже дети застыли в одной позе, забыв закрыть рты. Пленных вели из центра города в конец нашей улицы. В своё время я не успел расспросить членов моей семьи, где закончился скорбный путь военнопленных.

Издали мы услышали шарканье многочисленных ног. Чтобы увидеть, как идут военнопленные, люди выходили на дорогу и приставив ладонь к глазам, всматривались вдаль. Два немца шли впереди колонны, автоматами показывая отчаянным любопытным, чтобы они подальше отошли от дороги. Люди быстро и безропотно выполняли указание хозяев новой жизни.

И вот появились пленные. Это было страшное зрелище, усиленное тем, что по бокам колонны в нескольких метрах друг от друга шли немецкие солдаты в чёрной зловещей форме с разными знаками отличия. Обращали на себя внимание до блеска начищенные сапоги фашистов. Они шли, гордо подняв головы с презрительной ухмылкой, показывая всем видом солдат победителей.

Пленные были разных возрастов. Были среди них мужчины, убеленные сединой, и совсем юные мальчишки. Всех их объединяло изорванное обмундирование со следами крови. Многие были ранены, о чём свидетельствовали кровавые повязки. Некоторые не могли идти самостоятельно из-за ранений в ноги. Сморщившись от боли, они прыгали на одной ноге, опираясь на плечи товарищей, идущим по бокам от него. Никто не должен был отставать от общего строя, напоминающего жуткую реку, наполненную шевелящейся массой живых человеческих тел. Прошёл слух, что в начале печального пути несколько солдат из-за тяжёлых ранений не могли идти наравне со всеми, и поэтому стали отставать. Немцы, чтобы не иметь лишних забот, тут же их пристрелили. Пленные шли молча, низко опустив голову, стараясь не встречаться с нашими глазами.

Большинство женщин набрали кусочки хлеба, разных лепёшек, сухарей и вареной картошки. Стараясь, чтобы не заметили немецкие конвоиры, они бросали в строй пленных скудную еду. Тогда пленные оживлялись, стараясь поймать то, что летело в их сторону. Кто успевал что-то поймать, быстро прятал в карман. К сожалению, к летящей еде одновременно протягивалось несколько рук, которые сталкивались, и потому кусочек хлеба или картофелина, ударяясь о тянувшиеся руки, падали на землю. Никто из несчастных не рискнул остановиться, нагнуться и поднять желанную еду. Это могло бы смешать строй, за что последовало бы жестокое наказание. Но пленные старались не наступить на упавшую еду. Немецкие конвоиры вели себя по-разному. Одни грозно направляли на женщин автомат, выкрикивая по-немецки «хальт!», другие делали вид, что ничего не заметили. Увиденное не укладывалась в детской голове. Мозг не хотел понять, как получилось, что наши родные советские воины, только что бывши свободными людьми, идут, окружённые какими-то чужими солдатами, выполняя их любое приказание. Не вытирая слёз, плакали взрослые и дети. Они понимали, что находятся в положении, не на много лучше положения пленных, так как их жизнь и судьба находились в руках жестокого и безжалостного победителя.

Когда колонна пленных прошла, на земле остались лежать кусочки хлеба, лепешек, картошка и сухари. Всё это люди бережно собрали, чтобы дома самим покушать, вспоминая пленных, лишённых удовлетворения человеческой потребности.

Жители долго не расходились по домам, вспоминая особенно запомнившихся пленных, кто своей молодостью, кто старостью, а кто-то тяжёлым ранением. Говоря о некоторых, с печалью в голосе говорили, что из-за ранения далеко не пройдёт, и его расстреляют фашисты. При этом женщины крестились и желали такому бойцу сил и здоровья, чтобы его дождались дорогие мамочка или жена. Потом женщины, взяв детей за руку, уводили домой, где долго продолжали вспоминать о страшном шествии русских солдат. При этом гадали, что их ждёт впереди. Из каждой семьи кто-то ушёл на фронт. Поэтому их родные и близкие молили Бога, чтобы тех не постигла участь только что виденных солдат. Бабушка Акулина, будучи человеком дореволюционной закалки и глубоко верующей, подошла к иконе, висевшей в углу, и стала просить Бога, чтобы два её воюющих сына лучше погибли на поле брани, чем попали в лапы дьяволов в чёрной форме. Бог, видимо, услышал молитву бабушки, так как старший сын Сергей погиб в бою, а средний, Павлик, вернулся домой, избежав фашистского плена. Мама тоже помолилась перед иконами, пожелав своему мужу, моему отцу, здравия и Божьей поддержки в боях с ненавистным врагом, напавшего на нашу землю, разлучив родных людей на несколько лет, а то и навсегда.

Когда я слушал, как кричал инвалид кровавой войны Алексей Арсеньевич, возмущённый тем, что кто-то бросил в мирное время на землю кусочек хлеба, я, дитя войны, отлично понимал его. Я уже видел хлеб, лежащий на земле, но совсем при других обстоятельствах.