Рубикон

Я к тридцати, — мне лгут, — не изменился,

Не постарел от блуда и вина.

И даже, к удивлению, не спился,

Хоть чаша почти допита до дна.

 

Теперь, когда прошел синдром стакана,

Устав вконец от драк и кутежей,

Быть может, по-другому думать стану,

О жизни безалаберной своей.

 

То, что живу, как пасынок, изгоем,

Я зла на всех за это не держу,

Хлебнув до переносицы, с лихвою.

За все добро другими дорожу.

 

На время не ропщу, что мне досталось,

И при другом я бы не стал иным.

Оно со мной в дрянном вине купалось,

Как до меня купалося в крови.

 

В агонии оно мне все простило

И отпустило синекуру мне.

Теперь я знаю, отчего знобило —

И я родиться мог на Колыме.

 

Но все ж от лагерей Господь избавил,

Не посадив ни мать и ни отца.

Другой, земной с сумой ходить заставил,

Чтоб видеть преисподнюю конца.

 

Я многому за это научился,

И уяснил, что истина — одна.

Быть может, потому не изменился...

* * *

Хоть чаша и не допита до дна.