Ёлочка

Заметая «сейчас» – возвращает зима, что было:

треск бенгальских огней, мандарины, снежки, подарки…

«Красный мак» цвёл и пах, гости в «шубе» смотрелись мило,

ёлка… вот ёлочку – было жалко:

забинтованный ватой обрубок, ветвей обрезки,

запах смерти от сохнущих игл и смолистой кожи…

Труп желтел, осыпался и плакал живицей в детской,

себя – тот же труп, посвежей – было жалко тоже.

 

Растёшь ты, положим, вот так же, лет восемь-десять –

и тут тебя топором, на дурацкий праздник:

подохни в жаре, в хохломе, рядом скачут дети…

«Ты что? – возмущалась родня – Торт, шипучка, конфеты в вазе!»

Дни искрами звёзд рассыпались, шуршали трухой игольной;

ель, сникнув, смирившись, звала посидеть с ней рядом –

шептала, что вместе не страшно, почти не больно,

что смерть к нам двоим подошла ещё ближе на год.

 

Ободран стеклом, батареями изувечен –

скелет становился всё призрачней, засыпая…

Дом вскоре пустел, и дышать становилось легче,

но пара иголок кололась в ковре до мая –

немым «итого», в чём едины живые судьбы:

путь кончить на свалке, по-братски сплетясь костями…

Пластмасса молчит. Крутит шар, никого не судит –

но пальцы зелёных подруг цепко держит память.