Георгина Витальевна. Кровавым кашлем из самого сердца вырывается твое имя, забытое многими, но не мной. До сих пор разрывается душа на осколки, когда вспоминаю эти черные глаза и трогательные бровки домиком, почти детские черты лица и при этом — невероятно усталый взгляд. Взгляд, застывший навек на черно-белой фотографии с черной полоской по диагонали.

 

Помню, ты преподавала теорию графов на параллельном потоке, на нашем же — твой младший брат. Я видел тебя много раз, но ни один из них не соединил ребром две одинокие вершины — наши души.

 

Но один раз судьба, казалось, улыбнулась мне: твой брат заболел, и практику у нас проводила ты. Ты рисовала на доске деревья, и они расцветали в моей душе. Ты рисовала петли, и они затягивались на моей шее. Ты дала нам сложное задание, и я так углубился в него, что потерял счет времени и не заметил, как закончилась пара.

 

Я рисовал дерево, на котором росли цветы.

 

Тот листок до сих пор лежит у меня в письменном столе, словно ожидая наконец попасть в руки адресату. Но этого не случится никогда, лист бумаги истлеет в столе вместе с моими мечтами.

 

Ты ушла, а я даже не успел попрощаться. Ты ушла, так и не узнав о моих чувствах к тебе. Ты ушла. А я так и не успел отдать тебе тот листок. И мое задание навсегда останется непроверенным, а цветы на дереве не распустятся никогда.