Февральские тени

– Не знаю, в чём подвох, –

стоял, считал до трёх,

а ночью стеариновой

лампадкой керосиновой

светил в окне на Мойке...

– Привиделось? Постой-ка!

Двенадцать...дом?

– И весь в таком..,

а может, в белом, 

лего́нько мелом

пометил на стене...

– О батюшки! - к войне...

– Да ты окстись!

А ну-ка, брысь!

– Так он домашний...

– Не надо шашни

со всякими вертеть, -

поистине, лишь треть

земных осталось...

– Какая жалость!

А те вон кто?

Свили гнездо...

– Пришельцы бишь)

Зимою тишь –

на сотни миль,

на мо́ре штиль...

– Февраль удвоил тени

мистических сплетений?

– Вернёмся к Мойке:

солдатик стойкий

той ночью снился мне...

– Предвестья на стене,

чертил он мелом?

Признаюсь, в целом...

– Молчи! - Лампадник прав,

и смертью смерть поправ,

желанье – в кон...

– Понизим тон.

Так то Лампадник был?

– Да-да, в окне светил

на Мойке...

– И сколько

забрал в отместку наших лет?

– Подай, пожалуйста, мне плед, -

знобит ужасно...   

– Ответь же ясно.

– В моём альбоме...

По сути, в коме,

совсем безлюдно,

и день свой судный

нельзя узнать...

– Зачем опять?

– Беда что сводня...

– Зажжёт сегодня?

И что случится завтра?

Изменится ли мантра?

– Меня уже не будет.

– Ну что за словоблуде..?!

– Он ночью стеариновой

лампадкой керосиновой...

– Но шар земной упруг,

на небе – верный Друг.

– Всё теперь едино:

исповедь – причина,

зло́бство – доброта,

в общем, суета...

– Довольно! - ни словечка.

Восьмое. Чёрна речка.