Февральские тени
– Не знаю, в чём подвох, –
стоял, считал до трёх,
а ночью стеариновой
лампадкой керосиновой
светил в окне на Мойке...
– Привиделось? Постой-ка!
Двенадцать...дом?
– И весь в таком..,
а может, в белом,
лего́нько мелом
пометил на стене...
– О батюшки! - к войне...
– Да ты окстись!
А ну-ка, брысь!
– Так он домашний...
– Не надо шашни
со всякими вертеть, -
поистине, лишь треть
земных осталось...
– Какая жалость!
А те вон кто?
Свили гнездо...
– Пришельцы бишь)
Зимою тишь –
на сотни миль,
на мо́ре штиль...
– Февраль удвоил тени
мистических сплетений?
– Вернёмся к Мойке:
солдатик стойкий
той ночью снился мне...
– Предвестья на стене,
чертил он мелом?
Признаюсь, в целом...
– Молчи! - Лампадник прав,
и смертью смерть поправ,
желанье – в кон...
– Понизим тон.
Так то Лампадник был?
– Да-да, в окне светил
на Мойке...
– И сколько
забрал в отместку наших лет?
– Подай, пожалуйста, мне плед, -
знобит ужасно...
– Ответь же ясно.
– В моём альбоме...
По сути, в коме,
совсем безлюдно,
и день свой судный
нельзя узнать...
– Зачем опять?
– Беда что сводня...
– Зажжёт сегодня?
И что случится завтра?
Изменится ли мантра?
– Меня уже не будет.
– Ну что за словоблуде..?!
– Он ночью стеариновой
лампадкой керосиновой...
– Но шар земной упруг,
на небе – верный Друг.
– Всё теперь едино:
исповедь – причина,
зло́бство – доброта,
в общем, суета...
– Довольно! - ни словечка.
Восьмое. Чёрна речка.
