Призвание Часть V Глава 5
Спешу вам сразу объяснить,
Как все ж сумели изловить –
В кратчайший срок убийц поймать:
Один крамольник прибежать
В час злополучный восхотел,
В ком страх от «треснувшей» засел,
Он, бив челом, царю вещал –
В злом каясь, Жребин все сказал…
От горя сердцем восскорбев,
С бригадой в «Скорую» засев,
Сам царь помчался в Подмосковье,
Пав на колени в изголовье,
Он у носилок задрожал
И с болью, плакав, причитал,
Что тот охраны возгнушался,
Добычей легкою достался
Злым, лютым «волкам» и отцвёл
Небес бутон – Христов глагол!
Тамара ж с мужеством приняла
Весть о любимом – сердцем знала,
Да он и сам ей завещал,
Без слез принять судьбы кинжал.
Её с тех дней не оставляли,
Заботой, лаской окружали
Друзья от храмовой скамьи –
Участники большой семьи.
Монарха должно возвышать,
Он лично взялся хлопотать
За похоронный ритуал:
Как друга, с почестью желал
России Сына хоронить,
А позже – головы рубить,
Тем, кто осмелился восстать –
За Митю жаждал наказать.
На Новодевичье сходился,
Людским потоком устремился,
Почти что весь престольный град –
Посмертно люди многих чтят!
Но Богу честь – не в этот раз,
Друг, совершив небес указ,
В сердцах людских любовь разжёг,
Всех к единению привлек:
По нраву новые реформы,
Закон теперь не для проформы,
А к созиданью здравых дней,
И не Руси – планеты всей!
Я упущу разлуки всхлипы,
Похоронив его у липы,
Где отзвучал трубы минор,
Мы перейдем на приговор:
На Красной площади трубили,
Судимых к плахе подводили,
Никиту тут же страх пробрал,
Как только петли увидал:
– Ох, братцы, сжальтесь, отпустите! –
Слезой поднялось все в пиите,
К народу Швыльский вопиял, –
Христом молю! – Да ты б молчал! –
Воскликнул кто-то из толпы, –
Христа держался бы тропы,
То миновал бы эшафот!
– Да лезь! Небось, петля не жмет? –
С сарказмом Гойхман прорычал,
Под зад ревущему поддал,
Что тот «взметнулся» на помост.
– Вот вам и вышел «Княжпогост»! –
Карежин мрачно промычал,
Кряхтя, за ними поспевал –
Хромал на правое колено,
Оно разбухло, как полено,
В три дня под рясой стало гнить,
От боли начало рябить
В его пустых, больших глазах;
Осознавая сердцем крах,
Скорей хотелось разрешиться,
От бранных взоров удалиться;
Затем-то он быстрей шагал,
Главу в петельку продевал, –
Люк под святошей заскрипел,
Но распахнуться не посмел.
Солдаты доблестно служили –
В каре площадку оцепили,
Народ осужденных хулил;
Гуляев, стриженный ходил
Среди людей не выделяясь,
Публичной казни ужасаясь,
Желал подпольщикам помочь,
Его же выручила дочь,
В ночь похищенья заболела,
Хворь поглотила, одолела –
Пока больничный оформлял,
Спецназ священников вязал.
Их допросив, едва ль пытали,
Всю правду сами рассказали,
Митрополита сохранив;
Молчал и Швыльский, хоть труслив,
Не стал весь замысел вскрывать,
Что б смуты план не подорвать,
А все от раннего кажденья –
Ослеп во мраке поученья!
Поэт в тех днях почти не спал,
Лишь в смерти Мити осознал,
Что вел себя, как дикий зверь.
«Но не одна Христова дщерь
Теперь убийце не поверит!..» –
Устав от внутренних истерик,
Он, подавив пред смертью страх,
Мучимый совестью, в слезах,
Чуть ежась, все же опустился
И на коленях изъяснился:
– Я грешен, в смерти виноват!
Церковной мерзости наряд
Примерив, в почесть восходил,
Стихом хвалебным утвердил
Обрядовость слепой системы…
Сожгите, люди, все поэмы,
Что я в незрячести писал!..
О, как наивно я вкушал
И ложным истинам кадил –
Лишь кровь невинную пролил!
Нет таковому оправданья!
Мое посмертное желанье:
Слепому грешнику простите,
И с миром в вечность отпустите,
Иду я к Господу на суд. –
Рыдали бабы, скорбный люд
Желал Никиту отпустить,
Главу повинную рубить
Никто уж больше не хотел…
В своем «Кортеже» царь сидел,
С окна за казнью наблюдая,
И он, отчасти понимая,
Желал бы милостью покрыть,
Но превозмочь – врага любить,
В себе тех сил не отыскал,
Вот почему приказ звучал
Холодным отзвуком, как сталь,
А разбуянившись, февраль
Вновь вихрем знойным засвистел,
Снег свежий лихо завертел,
У многих шапки посрывал,
Дробь барабанную взрезал…
И когда петли тем надели,
Тут бабы снова заревели,
Вдруг крик послышался: – Не надо! –
Примчалась Томушка, отрада,
Луч темных дней моей души. –
Постой, Властитель, не спеши! –
Она в отчаянье вскричала;
Толпа ей тут же подступ дала,
Сдвигаясь в ровный коридор.
Завидев то, царя шофер
Рукой монарху указал,
Царь издали её узнал,
Заслышав трепет: «Не спешите!
За малодушье не сгубите!..»
Он резким взмахом знак подал –
Казнь в исполненье придержал.
– Бог не желает больше жертв! –
К ним подбежав, вручив конверт,
Тамара, всхлипнув, проронила,
За осужденных попросила.
Тот, медля, щурясь, прочитал,
Письма же почерк вмиг узнал,
Глаза слезами занялись,
От муки руки затряслись;
И вестника к себе призвав,
Что б тот пред людом зачитав,
Приговоренных отпустил –
Царь суд на милость заменил!
Но чья же в том была заслуга,
Что даже Гойхман с перепуга
Стал чтенью пристально внимать?
В преддверьи вечности, писать
Наш Митя то письмо сумел,
Всё наперед предусмотрел,
Оставив милой завещанье,
И два письма; в одном – признанье,
Что смерть его не есть финал,
И пусть он с чувством припоздал,
Но ни секунды не жалел,
Когда бежать за ней посмел…
Что только в ней ему явилась
Любовь – жизнь светом озарилась!
«Душа моя, не жги свечи,
Вновь нам забрезжатся лучи,
Дни не успеешь скоротать,
Как зори новые встречать
В Небесном Граде вместе будем –
Дворцовой славы мир не скуден!..» –
В постскриптум росчерком вкрапил,
Стихом любовным озарил –
Умело Митенька вписал…
Другое ж – вестник зачитал:
«Мой Царь, позволь тебя просить,
Повинных в смерти – отпустить!
Так предначертан Богом план,
Я шёл осознанно в капкан…
По мне не стоит сердце рвать!
Ведь наша брань, пора понять,
Пусть знает каждый, объяви,
Не против плоти аль крови,
Но духов злобы поднебесных,
Их планов, нам не безызвестных:
Войной желают мир вспороть
И Царство Божье расколоть!
Я ж палачей своих простил,
Любовью Божию покрыл,
О чем и вас прошу, желаю!
За словом право оставляю –
Посланье будет их судить,
Что смог я прежде возвестить…
Лжеединенье обходите,
Христом лишь Тело едините,
Как я в трудах своих вещал,
Неоднократно поучал.
России дело, заверши!
Не дремлет враг, прошу, спеши,
Пора мирянам показать,
Что значит Царство водворять!..
К России стянется народ,
В избранных – ревность возрастет,
Я намекаю о еврее –
В веках ослепшем фарисее, –
Он в скорби явленной прозрит,
Смоковным древом плод явит –
Покается за деспотию,
Взор обративши на Россию,
Узрит воскресшего Христа,
Поверит, тут и полнота
Настанет пасмурных времен…
Той вестью я был умащен!»
И только вестник дочитал,
Как люк под тучным затрещал–
Повис хромой, петли не сняв,
Другие ж, смерти избежав,
Царю, чего не досказали,
Чрез покаянье выявляли:
Потенциальных партизан…
Степан Туманов, тот смутьян,
Узнав провала весть, схитрил –
Слив капиталы, укатил
Мытарствовать по заграницам;
Ну, а спецслужбам, тем петлицам
Приказ был отдан: устранить –
Теракт – вендетту предварить!..
Россия, хоть не избежала,
Но крупных взрывов миновала;
Подрывников пришлось казнить,
Тут справедливо поступить
Помазаннику довелось,
И не из мести здесь пришлось
Употребить Главе «…за око»,
Других – по высшей мере срока
На рудники – на труд сослал,
Их капиталы изымал
На дело общее, на благо…
Ну что ж, читатель мой – бродяга,
Пора уж нам к шестой помчать –
Все тайники души вскрывать!
