Поэма Начала
(Ей)
1.
Знаешь,
ты вдохновляешь.
Я не послушно ждал,
но стихами возвысил тетрадь,
сделав черновиками,
и чувствую,
как дикарь
спасается бегством в декабрь
от меня
самого,
а я от него
огородами
и дворами,
пьяный влюблённостью
и стихами,
отвернувшись от одиночества
берегов,
плыву
в тёплой воде новых оков,
оттолкнув
руками
тоску
прочь.
Всё,
что находится между тобой
и мной,
дышать
мешает.
Всё,
что я знаю сейчас –
это
что мир,
окрашенный в зелень глаз
тех,
что меня отражают,
прекрасен,
а я,
если не счастлив,
то бесконечно рад,
наверно влюблён,
а значит
пожаро-
опасен
с пылающим сердцем,
непредсказуем
и взрыво-
опасен,
как
пролетариат
у Энгельса…
2.
знаешь,
ты –
чудо.
против одиночества и тоски
стоишь грудью.
но иногда тебя нет.
нет речи.
нет почты.
нет цифр.
многоточия
с приходом ночи
размножатся.
к утру начнут кровоточить
и лопаться.
спелые гроздья печали
свисали твоим безразличием.
через двенадцать часов
часы обезличили
смыслы.
голод
пытал
клещами
добычи,
окоченевшей
от холодильника.
часов
циферблат,
как счётчик
мотает
времени
ватты,
в трёх измерениях
мерит
сигареты
в метрах.
и стоваттный оркестр динамиков,
вещающих радио,
надоест
песнями
радостными
и рваными.
выключу радио.
помогло?
если бы…
ты
сжимаешь меня тисками
тоски,
когда молчишь
долго.
ежесекундно
отстукивая
в
виски
электрическим
током…
3.
я завершу стих.
закрою исписанные листки.
скурю сигареты друга.
буду улыбчивым
без причин,
задумчивым и счастливым.
забыты пряники,
калачи.
испорчены винегреты.
тобой заполнены сны.
до вечности
вечера
перекатывать
из полушарня
в полушарие
вечность.
ощупывать
мраком
углы
до
обретения
степени
бесконечности
равнодушия
ко всему,
что
снаружи
кожи
ползает и
бодается,
внутри
головы
тоже
в виде воспоминаний,
привязанностей
в силу личных
особенностей
отношения
к окружающим,
и к
особенно
собой
украшающим
город
названиям,
таким
как
площадь
Труда,
улица Мира,
набережная Разнообразного Быта и Бытия,
проспект Отличающихся От Толпы,
и конечно
бульвар Похожих…
4.
пристрелив в своей голове
министров
по делам
многоточием
завершающих,
или ставящих знак вопроса,
а также просто ставящих точку,
и прочих,
выгнанных прочь,
или сбежавших
от
моего
стихотворного торчева
и наклонностей,
заявление накидал в три строчки:
никого не держу.
не прошу.
и не выношу
мусор.
еду не готовлю.
посуду не мою.
не потерплю революций в быту
и шпионо-разведывательную деятельность
у себя на борту.
равнодушия
не понимаю.
безразличия не выношу.
…но
вместе с тем,
ты,
придуманная
фантазией
междустрочий,
живая,
рождённая
духом пророчеств,
в горошек искусства раскрасив полотна
суток,
цвела
и пела
с бутылкой початого брюта,
грела
пеплом сгоревшего дерева
от остатков
тепла
сути
ничего не оставившей после себя незнакомки жизни,
ускользающей от меня раскачивающейся походкой
никогда не существовавшего понедельника
с незабываемой ночью на вторник,
с непознаным
следующим за вторником
днём.
никто не расскажет о нём,
кроме меня,
мага-бездельника,
и тебя,
вечной…
конец
