Слякоть на тротуаре. Ниспав,

Краса дерев обратилась в месиво, –

Шагаю по краю. Двое суток не спав,

В цвете воспринимаю, как в детских снах,

Пейзаж в мутно-серых тонах.

Город, мать его…

 

На середине моста (по улице Ванеева) притормозил.

Внизу ручей и вода, вроде бы чистая, вётлы выше перил,

А в детстве речкой-срачкой ругали, не берег – вонючий ил,

Поток цвета гноя, трупы домашних животных и крысы размером с кошку,

Полвека прошло, много, мало ли, а помню всё так, будто смотрю в окошко…

 

В пятом классе мы тут в войну играли, – где ж ещё? –

Друг Серёга коварную Срачку по бревну форсировал, ну и, ясен пень, свалился –

Смешно до уссачки, и страшно, и ведь спасать надо это уё__ще.

Извлекли, смердит как нужник, благо, водоразборных колонок тогда хватало, отмылся,

А вот кеды китайские, фартовые, так и выбросил, дома отговорился –

Мастер врать тогда был, да и сейчас всё ещё…

 

Когда рос Павел, мы переехали на Славянскую (в 87-ом), в старенький, деревянный дом.

Двор с палисадами, дровяные сараи, за ними Бани №11 с красной кирпичной трубой –

Её уже нет, торчит теперь железяка с растяжками черным, уныло дымящим стволом,

А наш «обелиск», гордо эпохи советской последним вздымавшийся рубежом,

На который по скобам мальцы бесстрашные лазали, просто так, ради азарта и на «слабо»,

Разобрали по камню «термиты» в спецовках – деловито, с безрадостным мастерством.

 

Для пацана сколько хочешь укромных мест на любую потребу, на шалости и на невинный разбой –

Чердаки, закоулки, сады, пустырь за баней, за детсадом – другой, гаражи во дворе проходном –

В общем, есть что вспомнить, о чём пожалеть, к чему прилепиться душой.

Улица из альбома Дмитриева в два этажа, как и соседние (Новая, Короленко, Студёная),

Под окном куст пыльной сирени, напротив – алтарь Трёх Святителей, брусчатая мостовая…

А в шестнадцатом, – ждать уже перестали, – вдруг расселили, определив жилище наше на слом.

 

Внучка выросла в пепельной, панельной многоэтажке, там же и внук

(нынче пошёл уже в третий класс).

Микрорайон Кузнечиха II, дома типовые, с непривычки, как воины китайского императора Хуанди,

все на одно лицо.

Я однажды (в 70-тых) запёрся, приехав с картошки, как Мягков, только трезвый (почти),

В соседний блок – хорошо ещё, что хозяин не врезал мне, не разобравшись, в глаз.

У меня, у сына, как не крути, в детстве был свой особый, мальчишеский мiр,

куда взрослые с их занудством и ерундой не могли войти.

Этот мiр, этот миф уходит, но уходя, остается в душе на век, и зовётся он родиной,

в конце концов.

И вот, думаю я, мои не типовые внуки, выросшие в типовом, когда доживут

до моих седин и годов,

Что для них будет детством и Родиной, оставшимися там, полвека назад?

О чём в ностальгии будут грустить как я, в ночной бессоннице, когда остаёшься один?..

 

 

Не принято в конкурс "Наедине с городом" с пометкой:

CKOMOPOX: Я не ханжа, но лексика явно не литературная.