Тем летом в маленьком сельском доме на яру появился новый жилец. Высокого, худого, с длинной бородой старика привезли из города сыновья хозяйки, и та, обнимая гостя во дворе, капала слезами на мягкую траву: «Здравствуй, здравствуй, папа...». Старик мычал что-то, промакнув глаза платочком, отстранившись уселся на завалинку, достал бархатный затертый кисет и задымил, стряхивая с бороды табачные крошки...

Женщина подвела к нему мальчика лет десяти и, наклонившись, почти закричала: «Вот, Алексей Ильич, это правнук твой, Санюшка...» Старец внимательно посмотрел на ребёнка из-под седых бровей и с трудом, заикаясь, переспросил: "Ккак? Саня?». Мальчик кивнул и, задрав голову, живо поинтересовался: «Бабуль, а он чё - глухой? Ему в ухо надо кричать, да? А как с ним разговаривать-то..?»

«Да ты с ним не поговоришь, милок...- отвечала старая женщина, - он ещё с первой мировой пришёл тяжело контуженным, ничего совсем вымолвить не мог, только мычал... Потом стали получаться некоторые слова вроде «пить» и «есть» да более ничего не выходило... Ну, если хочешь сказать ему что-то тогда кричи, чего уж...»

Старый дед поманил к себе правнука и прижал крепко к цветастой фланелевой рубахе, пропахшей ароматным табаком. «Ого! А дед-то какой сильный...»- удивляясь, кряхтел малец и, чувствуя что-то родное в этих объятиях, тихонько пробовал на ощупь белую окладистую бороду...

«Да ты что...- улыбалась бабушка - слух и речь людскую потерял он на войне, конечно, а вот силу его Господь не тронул, смилостивился..! Бывало, выпьет на праздник, впряжётся в телегу и давай девок по селу катать! Да ведь мчит, окаянный! Аж дух захватит! И в гору норовит завести, ржёт аки мерин, притопывает... Ему сейчас девяносто шесть, а ты посмотри - без палочки ходит, видит без очков, и зубов у него больше, чем у меня имеется... Последние-то лет двадцать он у старшей дочери проживал в городе, а теперь, видите ли, на тот свет собрался... Как-то ведь объяснился ещё - везите, мол, на Родину - скоро помру, а сам, вон, сидит, посмеивается...» Смешно ли было деду - оставалось неясным, так как бородища его давно переплелась с усами, пряча эмоции, и брови тоже хотели влиться в эту маскировочную игру...

Разместили бородача в переднем углу под иконами на широкой кровати. Тот, довольный, кивнул, увидав место, поправил подушку и устроился на перинке полулёжа... Так старику было удобнее смотреть в оконце, и через несколько дней потомки привыкли наблюдать его, молчаливого, задумчивого в этой позе. Хозяйка с внуком заняли соседнюю комнату. Стали жить втроём...

Незаметно пролетел июнь... Июльская река, будто сказочный Иван из жар птицы, надёргала из золотого солнца перьев и томилась теперь, довольная, разгорячённая корыстью, легонько помахивая на себя веером из прибрежного камыша.

Сельские пацаны уходили из дома спозаранку! Перекусив, Санька мастерил во дворе удочку и ждал друзей, которые должны были вот-вот за ним зайти. Прадед Алексей вышел на крыльцо с козьей ножкой в прокуренной руке и зашаркал на пригрев, где утренние лучи были ещё нежны и ласковы... Наблюдая за маленьким рыбаком, старик чиркнул спичкой, затянулся и, выдув сизое облако, на удивление чётко произнёс: «Нынче помру!» Малец, зная о прадедовских намерениях, стал просить, шутя, не веря, конечно, в обещание: «Не помирай пока, дед Лёш, а? Я рыбки наловлю, а бабушка её пожарит... Будем с тобой телик вечером смотреть...» Алексей Ильич сидел молча, и, не слыша, конечно, пацанёнка, кивал головой.

На крыльцо вышла стариковская дочь - тоже не молодая уже дама, и стала давать внуку наказы: «В обед чтобы пришёл! Никуда твоя река не денется..! Покушаешь и пойдёшь! Или лучше все приходите, вас же хворостиной не разнять, оглашенных..!» Внучок смеялся: «Ба, а дед снова помирать собрался! Только сейчас мне сказал... Да ещё так ясно..!» Бабушка махнула рукой и успокаивающим тоном заверила мальчугана, что дед - всех переживёт..!

Убегая на свист с улицы, пострелёнок слышал привычное, сказанное вслед с чувством, как заклинание на оберег: «Смотри у меня..! Утонешь- домой не приходи!»

 

За обеденным столом, теребя ложки и глотая слюну, расселась ватага пацанов... Старушка, разливая по тарелкам горячий суп, молвила обыденно: «Иди, толкни его, Санюшка... Ишь, разоспался что-то сегодня! Обедать пора!» Санька подошел в кровати, где, отвернувшись к стене, лежал укрытый лоскутным одеялом прадед... Стал трясти его, стаскивать пёструю ткань с плеча и вдруг, обернувшись, с удивлением в глазах тихонько сказал: «Бабуль... А он не просыпается..! И холодный весь...»