ТЕПЕРЬ

(ПОСЛЕ СМЕРТИ ДОЧЕРИ)
 
Теперь, когда Париж, и эти мостовые,
И эти мраморы и бронзы - далеко,
Когда мне тень дают деревья вековые
И мне лазурь небес оглядывать легко, -
 
Теперь, когда от злой душевной непогоды
Успел я отдохнуть,
И после бури той святая тишь природы
В мою ложится грудь, -
 
Теперь, когда могу, близ вод кругом разлитых,
Я мыслью вознестись и видеть с высоты
Глубоких истин ряд, в душе моей сокрытых,
И видеть под травой сокрытые цветы, -
 
Теперь, создатель мой, с сей затишью святою
Пришла мне череда
Сознать, что дочь моя под этою плитою
Уснула навсегда.
 
И вновь, глубокого исполнен умиленья,
На горы, на леса и воды я гляжу,
И, видя, как я мал в безмерности творенья,
Вновь чувствую себя и в разум прихожу.
 
Вновь на тебя, творец, смотрю я правоверцем,
И вновь согрет мольбой,
Иду к тебе с моим окровавленным сердцем,
Растерзанным тобой.
 
И вновь душа моя к тебе, мой бог, взывает:
Ты свят, ты терпелив и в благости велик!
Ты знаешь, что творишь, а смертный - что он знает?
Он - ветра прихотью колеблемый тростник!
 
Гроб закрывается, но щель есть в этой крыше -
То дверь к тебе, творец!
И то, что здесь внизу концом считают, - выше
Начало, не конец.
 
Коленопреклонен, я сознаю, о боже,
Что ты единый - сущ. Чтоб весь я изболел -
Так было надобно. Кто спросит: для чего же?
Так было надобно, - ты этого хотел.
 
Пред волею твоей стою, смиренья полный.
Челн жизни мы тянуть
Должны из скорби в скорбь, из волн в другие волны -
И в вечность завернуть.
 
Всё видимое нам проходит часом, мигом.
На вещи смотрим мы с одной лишь стороны,
С другой - всё мрак для нас. Мы клонимся под игом,
Таинственных причин не зная глубины.
 
Уединенная, туманная окрестность
Везде объемлет нас.
Всевышний так хотел, - нам в мире ни известность,
Ни радость не далась.
 
Лишь благо низойдет - оно и улетело.
Наш мир - в руках судьбы, и бедный смертный в нем
Не видит уголка, где б мог сказать он смело:
"Вот здесь участок мой, моя любовь, мой дом!"
 
Глядь! Время старости угрюмой подступило,
А нечем дух отвесть, -
И это всё, как есть, так надобно, чтоб было,
Затем что это есть.
 
Творец! Наш темен мир, а небо многозвездно,
И песнь и вопль идут в гармонии святой.
Что смертный? - Прах, атом, а вечность - это бездна,
Куда парит один и падает другой.
 
И что тебе, творец, на вышине бесстрастной
Объемлющему твердь,
Наш стон, скорбь матери, отчаянье несчастной -
Ее дитяти смерть?
 
Я знаю: должен плод под ветром падать, птица -
Ронять свое перо, цветок - свой аромат,
И чтоб неслась вперед творенья колесница,
Быть должен кто-нибудь под колесом измят.
 
Пыль, волны, слезы - всё необходимо в свете.
Условье бытия,
Чтоб там - росла трава, там - умирали дети, -
Всё это знаю я.
 
Создатель! Может быть, во глубине от века
Непроницаемых и чуждых нам небес
Творишь ты новый мир, где горесть человека
Идет в состав твоих неведомых чудес.
 
Быть может, это - цель иного мирозданья,
Чтоб полный грозных сил
Событий вихрь с земли прекрасные созданья
Куда-то уносил.
 
Неумягчаемость божественных законов,
Быть может, держит всё, чем населен эфир,
И снисходительность к безумью наших стонов
Расстроила бы всё, разрушила б весь мир.
 
Ты видишь, бог мой, здесь с лиющейся незвонко,
Но теплою мольбой,
С смиреньем женщины и простотой ребенка
Я весь перед тобой!
 
Взвесь, горний судия, всё, что я делал прежде,
Как мыслил, действовал, в борениях томим,
Трудился и страдал и жалкому невежде
Природу освещал сиянием твоим, -
 
Как шел я, не боясь ни ссылки, ни изгнанья!
Суди меня, мой бог!
Я мог ли ожидать такого воздаянья?
Суди! - Нет, я не мог -
 
Не мог я ожидать, склонен главой и бледен,
Что, тяжко надо мной десницу опустя,
Возьмешь ты у того, кто радостью так беден,
Ее последний луч, возьмешь его дитя!
 
Прости, что на тебя роптал я в лютом горе,
Что на тебя хула,
Как из ребячьих рук тяжелый камень в море,
Мной кинута была!
 
Могли ль твой видеть свет мои больные очи,
Когда спалила их нежданная гроза,
И траур лег на них чернее адской ночи,
И в нем до слепоты изъела их слеза?
 
И можно ль, господи, чтоб человек в потере,
Где мысли луч исчез,
Всё помнил, что над ним всё те ж на вечной сфере
Созвездия небес?
 
Да, я был слаб, как мать. Пред высшим приговором
Теперь склоняюсь я, приемля свой удел.
Другим мной брошенным на всю природу взором
В широкой горести мой разум просветлел.
 
Творец! Я сознаю, что тяжкий грех - проклятья.
Выдерживая боль,
Не буду я роптать, не буду проклинать я,
Но плакать мне позволь!
 
Да, слезы пусть текут, как водный ток обильный!
Ты сам нам слезы дал, - пускай они текут!
Позволь мне иногда на камень пасть могильный
И дочери шепнуть: "Ты чувствуешь? Я тут".
 
Позволь мне иногда ей перекинуть слово
Под тихий вечерок,
Когда казалось бы, что этот ангел снова
Меня услышать мог!
 
Сквозь зависть в прошлое я взор вперяю жадный
И всё мне видится тот миг, тот страшный час,
Когда мой херувим, мой ангел ненаглядный
Вдруг крылья развернул и улетел от пас.
 
И будет мне весь век тянуться час тот лютый,
Когда, утратив дочь,
Вскричал я: "Здесь был день - тому одна минута,
И вот - теперь уж ночь!"
 
Прости мне, господи, что дух мой так расстроен!
Не гневайся, что я горюю вновь и вновь!
Я умирен с судьбой, но я не успокоен, -
Из язвы роковой лилась так долго кровь!
 
Не гневайся, что так терпенье наше скудно!
Теряющим детей,
Ты знаешь, господи, как душу вырвать трудно
У скорби из когтей.
 
Ты знаешь: ежели во мгле существованья
Вдруг озарила нас в один счастливый день
Улыбка нового нам милого созданья
И жизни сумрачной нам разогнала тень, -
 
Когда нас обновил веселый вид ребенка,
Чья прелесть так светла,
Что кажется, для нас невинная ручонка
Дверь неба отперла, -
 
Когда шестнадцать лет, шаг проследив за шагом
И дочь прекрасную всем сердцем возлюбя,
Ее признали мы своим верховным благом,
Лучом дневным в душе и в доме у себя, -
 
Когда решили мы: нам этого довольно!
Всё прочее есть бред, -
О боже, посуди, как тяжело, как больно
Сказать: ее уж нет!
 
 
 
Перевод В. Г. Бенедиктова.