Бедные люди

Пустынный берег. Ночь. Шум бури. Темнота.

Убога и ветха, но крепко заперта

Рыбачья хижина. В дрожащем полусвете

Рисуются вдоль стен развешанные сети.

От углей, тлеющих в высоком камельке,

Мелькает алый круг на сером потолке,

И отблеск кое-где играет красноватый

На бренных черепках посуды небогатой,

В березовом шкафу уставленной. За ним

Широкая кровать под пологом простым,

А дальше - на скамьях, покрытых тюфяками,

Спят дети малые. Их пятеро. Клубками

Свернулись, съежились. От бурных вьюг и стуж,

Казалось, скрыто тут гнездо бесперых душ.

Кто ж эта женщина? - Она в тени с тоскою,

Колени преклонив, поникла головою

На полускрытую завесами кровать

И тихо молится, - о, это, верно, мать!

Она одна, в слезах, в тревоге, в страхе, в горе,

А там - пред хижиной - бушующее море.

Муж там, средь ярых волн. С младенчества моряк,

Он презирает всё - рев бури, ночи мрак.

Он должен и в грозу свои закинуть сети,

Он должен - потому что голодают дети;

Он должен с вечера, пока морской прилив

Благоприятствует, ладью свою спустив,

Четыре паруса как следует уставить,

А там - изволь один и действовать, и править!

Жена тогда чинит изорванную сеть,

Да между тем должна и за детьми смотреть,

И рыбный суп сварить, глотая дым и копоть,

И разное старье домашнее заштопать.

 

Плыви, рыбак! Трудись! Ищи среди валов

Местечка, где хорош бывает рыбный лов!

А место это как, вы б думали, пространно?

С большую комнату, притом - непостоянно:

Оно то там, то здесь, кругом же - океан!

Плыви! А тут и дождь, и холод, и туман, -

А волны вкруг ладьи и над ее краями,

Клубясь, вращаются зелеными змеями,

Он мыслит о жене, она его зовет

Среди своих молитв, - и, пущены вразлет,

Их мысли, как из гнезд поднявшиеся птицы,

Крест-накрест мечутся в пространстве без границы.

 

Вот жребий рыбака! А в этот самый час

Танцуют где-нибудь, - там бархат и атлас,

Цветы, гирлянды, блеск. А тут - во тьме беззвездной

Плавучая доска над разъяренной бездной

Да жалкий лоскуток дырявого холста,

На палку вздернутый: плыви! А тут - места,

Где смерть со всех сторон, и мели, и утесы!

А дома - хлеба нет, а дома - дети босы.

Там где-нибудь - пиры, там роскошь свыше мер,

Мечты и замыслы, и мало ли химер, -

А тут одна мечта - вразрез напорам водным,

Добравшись к берегу холодным и голодным,

Взглянуть у пристани дню светлому в лицо,

Причалить, вдеть канат в железное кольцо

И лишь до вечера вкусить покой желанный

В семействе, близ своей хозяйки доброй - Жанны!

О Жанна бедная! Твой муж теперь один

Под бурей на море, средь бешеных пучин!

Один - в глухую ночь! Хоть бы подмога в сыне!

Да дети малы все, - так думаешь ты ныне,

А там, как взрослые поедут с ним, - поверь,

Ты скажешь: "Лучше б им быть малыми теперь!"

Она берет фонарь: "Пойду взгляну! Ведь вскоре

Вернуться должен муж. Не тише ль стало море?

Пора бы утру быть!" Пошла и смотрит, - нет!

Всё бурно. Дождь идет. В слезах стоит рассвет,

Рождающийся день, как бы боясь явиться,

Расплакался о том, что надобно родиться.

 

Та в трепете идет. Хоть где-б-нибудь окно

Мелькнуло огоньком! Кругом всё сплошь черно.

Дороги не видать. Вот, покривясь, горюет

Лачуга темная, сквозь щели ветер дует,

Раскачивая дверь, а крыша... Боже мой!

В ней еле держится отвагой лишь одной

Злой бурей взрытая изгнившая солома.

Ужель живущие там говорят: "Мы - дома"?

 

"Постой-ка! Дай зайду! - подумала она,

Мимоидущая. - Ведь там живет одна

Несчастная. О ней говаривал со мною

Мой муж. Намедни он нашел ее больною.

Она вдова. Узнать, что, как она теперь!"

И с этой мыслию стучится Жанна в дверь.

Ответа не дает пустынное жилище.

"Больна!.. А дети-то? Пожалуй, ведь без пищи!

Их двое. Без отца!" Она еще стучит:

"Эй, отоприте мне, соседка!" - Всё молчит.

"Впустите!" - Наконец неведомой судьбою

Дверь двинулась - и вход открылся сам собою.

И Жанна в дверь вошла, лучами фонаря

Жилище страждущей вдовицы озаря,

Где тот же крупный дождь, холодный, сверху на пол

Сквозь дырья потолка, как через сито, капал, -

И что же? В глубине, в углу - ужасный вид! -

Пав навзничь, женщина недвижная лежит

В лохмотьях, обуви нет на ногах бедняги,

В глазах - безжизненность стоячей, мутной влаги.

Домохозяйка-мать! Ужели это ты?

Ведь это труп? - Да, труп почившей нищеты.

Вот всё, что на земле от матери осталось!

Как перед смертию страдалица металась,

Так и застыла тут. Рука, позеленев

И с войлока спустись, висит, окоченев, -

И пальцы скорчены, - и в немоте ужасной

Разомкнуты уста, отколь душа несчастной

Рванулась, испустив в предсмертный, страшный миг,

Последний, слышанный лишь вечностию крик,

 

Близ мертвой матери сном счастья упивались

Младенцы нежные и сладко улыбались -

 

Два - в общей люльке их. То были сын и дочь.

 

Мать, чувствуя уж смерть, старалась превозмочь

Еще сама себя: привстав, на них взглянула

И ножки им своей шубенкой обвернула,

А тельце - юбками, чтоб было им тепло,

Чтоб смертным холодом на них не понесло

От трупа матери, - ее покров пусть греет

Малюток и тогда, как труп охолодеет!

 

И как покоен сон согревшихся детей!

Тиха их колыбель. Казалось, спящих в ней

И Страшного суда звук трубный не разбудит.

Пусть судия придет! Ведь им суда не будет, -

Невинны! Незачем и пробуждаться им.

 

А дождь меж тем грозит потопом мировым.

Порою с потолка вдруг капля дождевая

Летит - и, на чело умершей упадая

И по щеке катясь, становится слезой.

А звонкая волна, под вихрем и грозой,

Бьет в берег и гудит, как колокол набатный.

Усопшая сквозь мрак и сон свой необъятный

Как будто слушает, что тени говорят,

Как будто хочется ей душу взять назад,

И, кажется, уста отверстые и очи

Недвижные - ведут беседу в бездне ночи:

Дыханье ваше где? - глаза устам твердят,

Уста ж в укор глазам: куда ваш делся взгляд?

 

Любите! Радуйтесь! Живите! Веселитесь!

Ликуйте на пирах! На бал в цветы рядитесь!

Как ни блестящ ручей - всё в темный океан

Ему назначен путь. Удел нам общий дан:

Забавам юности, всем песням, играм, шуткам,

Улыбке матери, любви ее к малюткам,

Лобзанью страстному двух пламенных особ -

Всему один конец: холодный, мрачный гроб!

 

Что ж Жанна, хижину умершей оставляя,

Несет теперь с собой, близ сердца укрывая?

Какая ноша тут? Что так трепещет грудь

У Жанны? Что она свой ускоряет путь?

Что значит этот взгляд, исполненный тревоги?

Зачем у ней дрожат, подкашиваясь, ноги?

Украла ль что-нибудь у мертвой? Неужель?

Она пришла домой и на свою постель

Ту ношу бережно, при первом утра блеске,

Сложила - и спешит задернуть занавески.

 

И села, бледная, у той постели. Страх

И внутренний укор во всех ее чертах,

К подушкам голова склонилась; в членах трепет,

И на устах ее дрожит несвязный лепет:

 

"А он-то? - Боже мой! - Еще забота! Вот!

И так в трудах всю ночь! Вон - море-то ревет!

А он еще всё там! - И что на ум мне вспало?

Своих ведь пятеро, - нет! Показалось - мало.

Что я наделала? Пусть он меня побьет!

Ох, надо, надо бить - и больно. Чу!.. Идет?..

Нет! Нету никого. Тем лучше. Что ответить?

Ох, страшно, страшно так теперь его мне встретить

Входящего!.. Нет! нет! Пусть он нейдет теперь!

А вот... мне кажется... нет! Ветер стукнул в дверь".

 

И вот - она сидит, поникла, еле дышит

И словно ничего не видит и не слышит.

 

Вдруг распахнулась дверь - и с парой добрых слов

Перед своей женой явился рыболов.

Глядел он весело, а за его плечами

С увлаженных сетей вода лилась ручьями.

 

И, вспрянув, будто вдруг от сна пробуждена,

С огнем любовницы так и впилась жена

Устами в грудь его - и жар ее привета

Прогрел ему сукно измокшего жилета:

"Моряк мой!" - "Твой моряк. Да вот - со мной беда!

Совсем ограблен я. Грабитель - ветер. Да.

А море - это лес. Все снасти поломались.

Рыбенки не привез: вот - сети изорвались.

Веревка лопнула, - и в лодку-то волна

Хватила было так... Да что ты так бледна?

Перепугалась? Вздор! О господи владыко!

Беда не велика. Поправимся! Скажи-ка:

Ну как ты без меня? Что делала?" - "Кто? Я?

Да так, как и всегда. Ведь мало ли шитья,

Вязанья? Между тем мне было страшно, - море

Шумело, выло так..." - "Ну что же? Эко горе!

Ведь нам не в первый раз". - "Да... кстати... я пошла

Проведать... Знаешь, что? Соседка умерла -

Та бедная вдова... Теперь осталось двое

Сироток... Мальчик-то... несчастие такое! -

Еще почти грудной, и девочка мала.

Бедняжки! Мать-то их ведь нищая была".

 

Задумался моряк и, скомкав словно тряпку,

Швырнул он под скамью свою морскую шапку,

Наморщась, почесал затылок и вздохнул.

"Эх, трудно, - говорит, - а то уж я смекнул,

Что сделать надобно. Да только... со своими

Едва справлялись мы. Тех пять, - а с семерыми

Как справиться? Легко ль вскормить да воспитать?

И так без ужина порой ложимся спать.

А впрочем... Божья власть! Его уж это дело!

У этой мелюзги, у мелочи незрелой,

Зачем он отнял мать? Ведь это - пыль да пух!

Тут думать нечего: возьмем и этих двух!

Ступай, жена, бери, покуда не проснулись!

При них ведь мертвая... Слышь: двери пошатнулись -

Покойница идет просить за них. Возьмем!

Пусть заодно растут все дети всемером!

Все, вместе с нашими, пусть будут сестры, братья!

Вкруг нас пусть ползают! Не сделаем изъятья!

Бог, верно, сжалится, даст больше рыбы нам,

Счастливей будет лов, вдвойне я буду сам

Трудиться... Что же ты так медлишь? Тратишь время?

Не сердишься ли ты? Быть может, это бремя

Тебя пугает? А?"

 

А та ему: "Взгляни! -

Отдернув занавесь, сказала. - Вот они!"

 

1840-1850-е гг.

 

 

Перевод В. Г. Бенедиктова.