ОБИТАТЕЛИ ДОВОЕННОГО ДВОРА Часть 2-я

 

«Война есть убийство. И сколько бы людей ни собралось вместе, чтобы совершить убийство, и как бы они себя ни называли, убийство все равно самый худший грех в мире».

Толстой Лев Николаевич. Русский писатель-философ

(1828 – 1910)

 

Когда немецкие фашисты решили массово казнить неугодных Рейху жителей города, с помощью местного населения в посёлке Багерово начали рыть громадный ров. На эту страшную работу под присмотром полицаев гоняли всех, кто мог держать в руках лопату. Эта неприятная участь в нашем дворе выпала на Платона. Каждое утро он уходил из дома и возвращался, когда вечерело. Все соседи с нетерпением ждали его прихода, чтобы задать один и тот же вопрос, для чего роется ров и что он собой представляет. Взрослые, конечно, хорошо знали, что немцы при занятии населённых пунктов, всеми способами уничтожают их жителей, в первую очередь, коммунистов, комсомольцев, партизан, всех евреев и тех, кто вообще чем-то не устраивал новую фашистскую власть. Платон, опустив глаза в землю, со слов полицаев бубнил одно и то же, что роют противотанковый ров на случай наступления танков Красной Армии. Было видно по всему, что он и сам не верит своим словам. Скупо рассказывая о таинственном рве, он подчёркивал, что длинный ров был слишком широким, чего не требуется для противотанкового рва. Настораживало и то, что ров находился в стороне от города, откуда не могли появиться танки. Никто не хотел вслух говорить, но все понимали, что немцы готовят ров для чёрного дела. И потому страх постоянно висел над людьми, так как никто не мог быть уверенным, что он в качестве невинной жертвы не окажется в этом рве. Женщины расходились по домам со слезами на глазах с побледневшими лицами и поджатыми губами. В квартире долго сидели молча, тупо уставившись в пол, до хруста сцепив пальцы рук. В это время дети стараясь быть незамеченными, прекращали все игры. Ужас взрослых передавался и ребятне.

Потом случилось, что предполагали горожане. Немцы начали массово сгонять людей в ров и расстреливать. По не уточнённым данным, было всего расстреляно свыше десяти тысяч советских граждан. Точную цифру установить невозможно. Большую часть убитых составляли еврейские семьи. Из нашего двора никто не пострадал. Жители хорошо знали, кого немцы из домов, расположенных на ближайших улицах, увели на расстрел. Я уже писал, кто из наших близких знакомых стал жертвами фашистского беспредела. Это была дружная еврейская семья.

Мне захотелось хоть краем глаза заглянуть в тёмный подвал. Крышка люка находится в полуметре от стены квартиры, в которой во время войны дедушка с бабушкой воспитывали внучку Майю. Стариков я совершенно не помню. А Майю хорошо запомнил, и потому через много лет узнал при встрече. Майя была старше меня лет на шесть, семь. Мне она казалась необыкновенно красивой девочкой. Я тайно был влюблён в неё по уши. Её дед как-то пообещал выдать за меня замуж Майю, когда я подрасту. Во время оккупации немецкий солдат из штаба, находившимся в нашем дворе, чуть не изнасиловал в моём присутствии Майю. Я спас её от беды, позвав немецкого офицера, надававшего своему подчинённому оплеух. И всё-таки немцы над ней надругались. Отступая под натиском Красной Армии, два немца забрели в наш двор, зашли в квартиру, где Майя была одна, и изнасиловали. Я почему-то уверен, что один из немцев был тот, которому однажды я помешал сделать гадкое дело.

Когда я нагнулся, чтобы поднять насквозь проржавевшую крышку, неожиданно из квартиры вышла молодая женщина с ребёнком на руках. Стараясь говорить строгим голосом, она спросила, что я высматриваю в их дворе, и почему я захотел залезть в грязный, давно заброшенный подвал. Понял, что она намерена позвать на помощь соседей, так как решительным шагом направилась к квартире, дверь которой была раскрыта нараспашку, что говорило о наличии хозяев дома. Я представился следователем, предъявив бдительной дамочке удостоверение личности. Сказал, что она может меня называть по имени. Внешне, очень приятная незнакомка, назвалась Саррой. Сидевшая у неё на руках вся в кудряшках девчушка, не сводила с меня чёрных глаз. Я сразу же вспомнил друзей моих родителей, дядю Лазаря, тётю Розу и двух их дочерей, пришедших к нам попрощаться перед расстрелом в Багеровском рву.

Когда я коротко Сарре и подошедшей к нам пожилой женщине стал коротко рассказывать о бывших жителях двора и о их жизни во время немецкой оккупации, слушательницы не проронив ни слова, часто вытирали ладонью выступающие слёзы. Рассказал и о трагической судьбе еврейской семьи, которые отказались у нас оставлять младшую дочку, мою ровесницу. Они решили погибнуть все вместе, не подвергая нашу семью опасности. Женщины не хотели меня отпускать, прося дальше рассказывать. Когда я сказал, что мне надо на работу, Сарра, поддерживаемая соседкой, стала уговаривать меня начать обязательно писать воспоминания о военных годах. Родившимся через много лет после Великой Отечественной войны, будет интересно читать написанное тем, кто был свидетелем или участником трагических событий, а не молодым, даже талантливым писателем, не испытавшим на себе то, что пришлось испытать героям придуманных им событий.

Продолжение следует

На фото Багеровский ров после освобождения города от немецких захватчиков