Дети Гекаты - IV - Одним из полуночных рассказов...
IV...Одним из полуночных рассказов...
Переносила ноты пером и чернилками и - «Знаете про Сады Красоты?» - прервалась: истории из детства – отчего хотелось вспомнить те?..
Ухмильнулся – «Сады Красоты?» - ещё разок – «Не ведаю» - и ещё разок.
Сомкнула глазки – «Красивейшее из того - что может лицезреть Небесный Странник, вкусив отвара лунной розы» - и задирижировала Симфонии Ветра...
Он остекленел. Свет зазвучал сквозь алмазы зрачков. Рассказчица завлекала магией - такой знакомой, такой своей, оттого не менее запретной каждому земному существу: руки задевали космические нити и слагали неопределённость в понимание.
Что, если они – существа близости большей – чем симпатия миров?
Она – «Вкусишь отвар лунной розы» - вела фермату – «Взрощенной из клубьев благовония в эфирах полнолуния» - и вносила затакт из тишины миросозвучий – «Настоять на приозёрной на росе» - сомкнула глазки – «Помешивать в три объятия и два поцелуя» - приблизилась к Нему – «И быть может...» - ...дотронулась до лица покровителя... – «...отпивать не придётся...» - и оставила на том метку, и зашептала на ухо – «Сады Красоты - явят всю правду мира» - и вела рукой тому по скуле – «Бесконечность укротится в переливах Света меж мембран реальности» - приникла носиком к виску – «Ценой взгляда» - и губами иссохшими – «Глубиной в тысячу жизней» - в жажде остановить время – «И остаться Ветерком на ладони Дитя-Мечтателя» - к щеке бархатной – «И расщепиться Светом в танце бесконечности» - и задержала вечность за руку Его.
Спокойствие лучилось теплом Его рук – Гостья (ли?) звучала дальше, а голос той отзывался глубже и глубже... Щелчок. Ветер несёт над заснеженным полем – там то что встретило, встречается и встретится, умещается в пустоту меж снежинок: Странник ступает ногою обнажённою – ранит ноги в кровь, и ступает по запятнанной почве – и утопает в той: снег покрывал и удушал – до бездвижия шедшего миллионы жизней, навстречу ей, - но кем – кем они были и кем оставались друг для друга, пока память вечного оставалась стёрта за пеленой перерождений, и что бы – что бы произошло – представься им разминуться вновь на тысячу жизней?..
О чём-то думать непозволимо без риска рассеять восприятие снежинками в ветерке позднеосеннем – решила для себя ученица, и впредь не возвращалась к пониманию сему, - но когда оставалась наедине с пустотой – вспоминала отрывки, эскизы-вариации по просторам вечности – коими собирались линии Ветра, - возвращалась к восприятию – что стирается из памяти, едва покинь эту всеясность, или симулякр всеясности, - то – откуда созерцаешь бесконечность без вовлечённости в игры решения, выбора и самоидентификации. Находила то утерянное – чем привлекает детство: отыскала кристалл кварца, обелиск в иероглифах, кусочек ткани с пиджачка, - собрала в коробочку от леденцов и хранила памятью вечеров – когда ветерок стучался в чертоги неокрепших сознаний, когда сокрытое было очевидным: мир состоял из персонажей – каждый со своим миром и отношением к тебе и другим, - и обращение шло из вне – о котором помним подкожно и боимся вспоминать – умом... Она смекнула вышесказанное – и смахнула пером совиным с зеркала сознания, - и от мира остался дым благовонный и зеркала-хрустали на глубине глаз; - без возмездий за проницательность, отмщение за ясность и всё – чем некогда обманывала: мир – убедив себя, и себя – убедив мир.
***
