Джонс
Сотню лет я плавал в чужих морях, слушал песни ветра и грота скрип.
Съела ржа заклепки и якоря, экипаж давно превратился в рыб,
виден фок сквозь дыры на парусах, и водой соленой заполнен трюм,
опалило синью мои глаза, потому что век на нее смотрю,
но летит Голландец, штормам назло, и предсмертный ужас – ему компас,
даже сотня буйных сорвиголов кличет мам и Бога, завидев нас,
не имеет смысла грозить ножом: не помогут мамы, а Бога – нет.
Ходят слухи: сердце оставил Джонс в сундуке, что вечность лежит на дне,
продал душу Дьяволу – говорят, не болит за ребрами пустота.
Сотню лет я плавал в чужих морях, но никто не знает, как я устал.
Не согреет тело ямайский ром, не сойти на берег, нельзя назад.
Ночь тиха, и лунное серебро как дорога прямо на небеса.
Не мечтай о доме и о земле. Мы хотели рая, попали - в ад.
Быть бессмертным – кара, ведь сотню лет
только волны слышат мои слова.
