Это случилось в Алжире в девяностых годах прошлого века. Я жила с мужем-алжирцем в небольшом городке Блида в двадцати километрах от столицы. Наш квартал находился на окраине этого городка. Он был заселен молодыми, но уже многодетными семьями – в каждой семье от трех до шести детей-погодков.

 

В нашем доме жили преподаватели ирригационного института, в котором мой муж занимал пост проректора. Преподаватели-иностранцы были в основном русские, приехавшие из разных республик Советского Союза, некоторые – из Венгрии и Болгарии. Преподаватели-алжирцы в основном учились в СССР или Франции. Надо сказать, что алжирцы, которые не знали моего мужа, всегда принимали его за русского – он белый до голубизны, с карими глазами и кудрявыми каштановыми волосами. К тому же, рядом была я – несомненно, иностранка. Из-за этого с нами происходили забавные истории на каждом шагу.

 

Например, на его вопрос “У тебя есть авокадо, я его не вижу?” - продавец с ухмылкой отвечал на французском языке :-”Ты его не видишь, потому что не знаешь, что это такое, ха-ха-ха!” На что муж всегда доставал припасенные водительские права и совал их под нос удивленному продавцу. Или знакомые объясняют, какой из себя мой муж: “Он ездит на красной “Ладе” – а им отвечают, что на красной “Ладе” ездит какой-то русский.

 

Каждую пятницу мы с мужем ездили на базар за продуктами на неделю – чаще на пресловутой "Ладе", а иногда на автобусе , потому что ехать было недалеко. В некоторых автобусах тогда была мужская и женская половина, отделенные друг от друга стеклянной перегородкой. Конечно, когда мы садились в такой автобус, я с мужем ездила на мужской половине. Мужчины не против соседства с женщиной , это женщины чувствуют себя свободнее без общества мужчин.

 

И вот однажды едем мы с ним в толкучке на задней площадке, стоя лицом друг к другу. Я, как обычно, верчу головой во все стороны, чтобы увидеть, что происходит за пределами автобуса.

Жарко. Вы же знаете, какие бывают окна в автобусах? Нижняя часть вделана наглухо. А в верхней части окна – длинная форточка с откидным стеклом. Она открыта. Но всё равно жарко и душно.

 

Вдруг я слышу громкий вскрик мужа, поворачиваюсь и с ужасом вижу, что он схватил за грудки маленького, тщедушного, смуглого мужчину в белой чалме, трясёт его и что-то кричит ему во взбешенном состоянии. Мне стало стыдно за поведение мужа, всегда корректного, умеющего решать все споры не повышая голоса, и стало жаль этого растерянного, беззащитного мужичка, одетого очень бедно, чуть ли не в рваную одежду, смущенного, с бегающими и выпученными от страха глазами. Окружающие с интересом наблюдали за развитием ситуации, не произнося ни слова.

 

Тут муж поворачивается ко мне, и кричит по-русски, что это вор и он украл у него из кармана рубашки на груди документы и деньги. Вор, воспользовавшись моментом, вырвался из его рук, бросил мужу под ноги всё, что добыл с таким трудом и с таким скандалом, и на полном ходу автобуса, как настоящая обезьяна, подтянулся, с трудом пролез в открытую форточку в окне и выпрыгнул с автобуса прямо в середину дороги под бешеные гудки водителей автомобилей, едущих параллельно.

 

Впрочем, такая акробатическая ловкость никого не удивила – и только в отсутствие вора все начали бурно выражать сочувствие моему мужу, а он рассказывал, что ничего не почувствовал, но увидел как вор прячет деньги в карман, узнал свои документы, потрогал карман на груди и понял, что это его деньги. Очевидно, что нас опять приняли за пару иностранцев и сначала больше сочувствовали пойманному вору, чем нам. А когда они поняли, что муж – из своих, поменяли свое мнение.

 

Мне в это момент было по-настоящему жаль этого человека, который с риском для жизни пытался украсть деньги, чтобы прокормить свою семью. Но я понимала, что поощрять воровство нельзя ни при каких обстоятельствах.