Гл. 36. ПОХИЩЕНИЕ
Вертолетная вылазка принесла фирме примерно такой же капитал, как и первая экспедиция. Теперь компания «Командор и К°» стала самой богатой на Наветренных островах. Жаль, через полторы недели начинаются школьные занятия, а то у адъютантов командора возникли такие идеи на счет живой природы, что финансовый директор, узнав об этом, как схватился за сердце, так и замер, пока ему не сделали три успокоительных укола.
Вообще-то, учебный год подкатил ужасно некстати. Ведь как все удачно складывалось! У Ника мать с отцом на Сент-Люсии, кэп-командор шлёпает за столом своими печатями, дядюшка Гердт с печальным лицом мученика целыми днями пишет, подсчитывает или совещается с финансовым директором. Так что до ребят никому нет дела. Чего ещё надо?!
Хорошо хоть за черепах можно теперь не волноваться. Кто-то из тех авиаторов проговорился корреспондентам, и все Карибские газеты целую неделю трубили о странном морском плюще, за ночь оплетающем поплавки гидроплана, о летающих собаках и о всякой чертовщине.
Были и фотографии. Громила в полумаске демонстрирует кровоточащие раны на шее, плечах, ногах и даже на лопатке. Как Жуку удалось тяпнуть его за лопатку понять невозможно, но факт остается фактом.
Нанятым вертолетчикам дядюшка Гердт, по совету финансового директора, заплатил по тройной таксе. Так что о вылазке командора и адъютантов никто в точности не узнал. Вот и пошла гулять по архипелагу байка о нечистой силе и заколдованной бухте. Дополнительного страху нагнала сделанная с полицейского вертолета фотография Генри Кеттла и его компании в карусели водоворота.
Теперь в лагуну никто не сунется. Черепашки могут не волноваться.
После ночного сражения в гидроплане Жук на долгое время потерял доверие к своим друзьям. Дело не в ранах, никаких ран у опытного пса не было, - дело в великой обиде на человеческую несправедливость.
Пёс удалился на окраину города, где негритянское семейство держало самый большой на острове курятник. Здесь Жук вволю предавался меланхолии, усугубляемой однообразным диетическим питанием. Скоро постные, серые от пыли хохлатки настолько опротивели темпераментному псу, что Жук решил вернуться к своим.
Прежде всего он направился к пристани и не ошибся: Ник с Тилем сушили парус. «Что ж, решил Жук, - занятие не из самых никчемных в жаркую погоду.» И он улегся на влажную пахнущую морем парусину. Сразу стало хорошо, прохладно и захотелось вздремнуть.
Проснулся Жук не сам по себе: Ник бесцеремонно выдернул из-под него просохший парус. «Как это похоже на Томпсона-младшего, нет в нем деликатности и чуткости Тиля. Ну да ладно. Смешно взрослой, испытанной в боях собаке, обращать внимание на дерзость безусого мальчишки!»
То ли от жары, то ли от чего другого сердиться не хотелось. Жук сел возле рундука, ожидая ребят. Наконец они щёлкнули замком и махнули ему рукой, дескать: «Пошли!». Пес нехотя поплёлся следом. Вот если бы ему дали поноску, тогда другое дело. Тогда он не просто шёл бы с ребятами, а выполнял бы поручение адъютантов командора, то есть, как это говорится, «служил», и все городские собаки завидовали бы ему.
Словно угадав тайное желание друга, Тиль обернулся и подал Жуку рыбацкий клинок в пахучих кожаных ножнах. Гордый пес умело скрыл свой восторг - он деловито разинул пасть и взял в зубы поноску. О, как всё заиграло и запело в его собачьей груди! Мгновенно подобрался живот и выгнулась спина, лапы плавно и четко впечатывались в дорожную пыль, напрягся и завис параллельно земле хвост, что бы в любую секунду вильнуть, как надо, при повороте или прыжке.
Жук шел за ребятами прямо по центральной улице, мимо открытых дверей и окон, мимо собак, кошек и даже заморских свинок на чемоданчике гадальщика-цыгáна. Сколько глупостей делали эти животные. Взять хотя бы белую кошку в рыжих подпалинах. Ну, зачем она вспрыгнула на тумбу, зачем ощетинилась и зашипела? Да неужели он, солидный пес, находящийся при исполнении служебных обязанностей, бросит поноску и устремиться за этой дранной животиной, тем самым подведя доверившегося ему Тиля? Никогда!
Жаль, улица коротка. Вот и угол дома с колоннами. Штаб-квартира фирмы. Ник и Тиль уже входят в открытую дверь. Уже и на Жука повеяло прохладой кожаных диванов и кресел. Но что это? Вдруг стало темно. Вонючий мешок накрыл Жука, кто-то подхватил его и как какую-нибудь вещь поволок его неизвестно куда…
- Послушай, а где Жук? – хватился Тиль, когда папаша Билл позвал ребят ужинать.
- Дрыхнет где-нибудь под диваном. Обшарили весь дом – нет. Не видно и рыбацкого ножа.
- Совсем отбился от рук псина, - пробурчал Ник. Всыпать ему за такую службу. Иначе не исправишь.
- Что-то не похоже на Жука. Удрать с поноской?... Не может быть…
Тиль глянул на улицу – не видно, зашел за угол в проулок – тоже нет. Куда делся пес? Посвистал – примчалась разномастная свора: семь хвостов, тринадцать ушей, не считая потерянных в схватках. Жука и след простыл.
Забеспокоился и Ник. Наскоро поужинали, прихватили косточек для приманки, бинокль для наблюдения и по хорошей дубинке – на всякий случай.
На пристани никого. Один Джимми-бакен дожидается припозднившихся рыбаков.
- Жук здесь не пробегал, Джимми?
Машет рукой «бакен», дескать, не приставай, не до тебя: все нутро горит, с утра во рту сухо.
- У нас, кстати, шиллингов пять лишних наберется, - как бы невзначай бросил в пространство Ник.
- Чего? – развернулся всем телом Джимми. – Как это понимать – «лишних». Не нужны, что ли?
- Бери, бери, - Тиль высыпал на смоленную ладонь пропойцы горстку монет.
Джимми захлопнул ладонь и ошалело уставился на ребят.
- Не шутите?
- Что ты, что ты. Жука не видал?
- Никого. Ни человека, ни приличной собаки. Никого на всем свете. Вы – первые и единственные люди, которых я встретил с утра. Попадались, конечно, всякие. Но разве это люди? Давеча Пит, лавочников сын, с мешком протопал к своей лодчонке. Дурака вздумал со мной разыграть: то зарычит, то затявкает.
- Что, - говорю ему, - насмешки то строишь. Если ты клоун – иди в цирк, а я тебе не публика. «Репетирую, - оправдывается, - хочу в спектакле собаку сыграть». Плюнул ему вслед: сам собака и репетировать нечего. Ну, ладно, тогда я потопал. Покорно вас благодарю. Джимми добрых дел не забывает, за ним никогда не заржавеет.
«Бакен» скорой побежкой рванул в город. Ребята еще немного посвистали, покликали. Нет Жука. Поглядели в бинокль. Пусто. Только гафельный парус на горизонте. Питова посудина.
- Дождется он у меня, - разозлился вдруг Ник и погрозил кулаком в сторону моря.
- Да Пито-то при чем? – удивился Тиль.
- Пускай не при чем... Все равно скотина! Вот что надумал – в спектаклях играть. Ну, погоди: такой спектакль устрою, с фонариком под глазом.
Стемнело. Ребята оставили дверь открытой. Для Жука. Молча сидели внизу, в холле, не зажигая света. Попробуй, включи - налетят в дверь москиты, небось потом попрыгаешь, почешешься. Но пока, вроде, ни одного. Ник даже задремал от скуки. И вдруг почтальон: «Здрасьте. Вам письмо».
Странно, но, кстати, очень кстати. Побежали наверх в комнату Ника, зажгли лампу, давай распечатывать конверт. У обоих руки дрожат от волнения. Все-таки первое в жизни письмо! А конверт как подписан: «Господам адъютантам командора». Знай наших!
В конверте записка. Сразу же насторожили по печатному выведенные буквы. Что-то тут не так. Ну, конечно: «Жук в надежном месте. Выбирайте: миллион фунтов стерлингов мне или собачья голова – вам, в посылке отдельно от собачьего туловища. Завтра ровно в семь часов ответ положить в сумку, которая спрятана, в дырявой лодке Чарли. С приветом. Веселый Роджер».
Вот так штука. Похитили! И кого?! – бездомную собаку.
– Что будем делать? – спросил Тиль.
- Ловить Веселого Роджера – и по морде. Да так, чтобы не повадно было в следующий раз было так шутить.
Ник сбежал по лестнице, захлопнул входную дверь и приступил к выполнению своего намерения. Достал два духовых ружья. Проверил исправность, пульнув разок-другой по спичечному коробку. Потом смазал ружья и наточил складные ножи.
Тиль следил за всеми этими приготовлениями. Робкая догадка дала пока еще совсем крохотный росток надежды.
Ник, а Ник! Записку сочинил кто-то из наших ровесников.
- Откуда ты взял?
- Серьезный похититель и, вообще, взрослый человек не потребует миллион за дворнягу. И основное – подпись: Веселый Роджер. То же мне, пират.
- Может ты и прав, но парень он не промах. Лодка Чарли! Не плохо придумано. Эту развалину еще в мае отволокли на самый край пляжа, там песка – всего-то полоска футов в пять шириной, зато над водой, ты ведь помнишь, отвесная круча, вся в пещерах и лазах – прекрасное место для наблюдения за нами.
- Вот на этом-то мы и Веселого Роджера и подловим. Я пойду с ответом, а ты пораньше, часов с пяти устрой засаду на скале и веди наблюдение. Потом и я этим займусь. С двух точек его и засечём, ведь, в конце-концов, должен он прийти к лодке Чарли за своей сумкой…
Гафельный парус - вид косого паруса, парус в форме неправильной трапеции, который верхней шкаториной крепится к гафелю, нижней - к гику.
Утро выдалось серенькое. Волна заплескивала до самого обрыва. Гнилая лодка Чарли черной грудой перегораживала мокрый песок. За ней пляж заканчивался. На мысу утесы поднимались из самой воды.
Еще наверху до спуска к воде Тиль спрятал в кустах ружьё и бинокль. По пляжу он шёл беспечной походочкой, как бы интересуясь пейзажем. По его представлению, именно так и должен выглядеть человек, которому ничего не стоит отдать миллион за своего любимого пса. До лодки Чарли остаётся несколько шагов…
Скала над водой кипела шумной пернатой братией: чайки, нырка и разная мелюзга. Совсем низко гнездились изящные, тонкоклювые птички, название которых Тиль никак не мог припомнить. Все птицы вели себя спокойно: не вспархивали, не метались. А ведь, по крайней мере, два человека таились сейчас среди камней и гнезд, неотрывно следя за ним, Тилем, и, конечно, друг за другом.
Старая дамская сумка с бронзовой защелкой лежала под полусгнившей скамьей-банкой. К размокшей кожаной рейке была привязана прочная натертая варом бечевка. Похититель все предусмотрел: продёрнул бечевку в огромный пролом с правого борта и притопил конец её в море. Сейчас он спокойненько наблюдает за Тилем, а когда уверится, что ответ дан, наденет акваланг, нырнет и за бечевку утащит сумку под воду. Так что, следи - не следи, его не увидишь: погрузиться и всплыть он может где угодно, хоть за тем же мысом.
Тиль огляделся и на всякий случай перечитал свой ответ: «В.Роджеру. Представь доказательства, что наша собака жива и невредима. Н.и Т».
Все, как надо. В общем сойдет.
Мальчик открыл сумку, вложил туда записку и собрался уже было защелкнуть замок, но раздумал. Зачем облегчать жизнь похитителю, да еще такому ушлому? Будет даже лучше, если записка всплывет. Тогда этому типу придется выныривать. Лишний шанс глянуть на него – что за фрукт! Давно известно, главное – навязать преступнику свою игру. Это же азбука детектива!
Через пол часа Тиль с ружьем в руках и биноклем на груди уже засел в какой-то каменной лунке футах в двухстах над морем.
Пять, десять, двадцать минут, час. Никого и ничего. О долгих засадах хорошо читать в книжках, а попробуй сам поторчать, как Тиль: с верхнего карниза капает, стекла бинокля потеют, в глазах рябит от напряженного всматривания, клочок моря возле лодки, да еще проклятые пташки: то садятся прямо на башку, то норовят уронить на тебя белую увесистую каплю. И, надо признаться, все-таки и вправду роняют.
Как это часто случается, всё произошло внезапно. Бечевка натянулась, сумка поползла в пролом и скрылась под водой.
Через минуту всплывает записка, за ней из глубины появляется рука и – хвать листок. Тут же хлопок выстрела. Рука отдергивается и скрывается под воду, так и не схватив квадратик бумаги.
В бинокль было видно, как пулька ударила по пальцу. Тиля даже озноб прошиб, ведь это же такая боль – пулькой по косточке. Зря Ник стреляет, такого уговора не было.
Раз, два, три, четыре – летят секунды. Рука показалась снова. И опять выстрел. Записка, как прежде, осталась на воде. Изгибается, повторяя изменчивые очертания волны. Но её все ближе относит к берегу. Попадет в полосу прибоя - растреплет, измочалит и порвет.
Ах, ты! Исчез листок. Наколол его снизу острогой тот ловкач и утащил под воду, как крокодил зазевавшуюся утку.
Ждать больше нечего. Тиль спустился со своей верхотуры на тропинку, обогнул скалу и тут же отпрянул за выступ: в пяти шагах за камнем ему почудилось подозрительное движение.
Ник потянул со спины ружье. «Неужели сообщник? А не жахнуть ли его, гада, дымовой шашкой? Как чувствовал, прихватил с собою! Выкурю из-за камня, скомандую: «Руки вверх!», а попробуют бежать, сам виноват, - пара горяченьких в задницу ему обеспеченно.
Шашка упала очень удачно, прямо за обломок скалы. Раздался отнюдь не шуточный взрыв, за ним громкое чихание и топот ног.
«Уйдет! Но это мы еще посмотрим…»
Набрав в грудь воздуху, Тиль устремился в дымовую завесу вслед за врагом, проскочил черное облако, но тут же брякнулся навзничь, споткнувшись о ловко подставленную ногу.
- Тьфу, ты то здесь откуда? – раздалось над ним. - Ну, я и дурак. Да и ты не умней.
Тиль вскочил и обнаружил перед собой Ника, но в каком виде: весь в саже, в разодранной тельняшке, с подпаленной слева копной волос. Вот, значит, кого Тиль «жахнул» дымовой шашкой, вот кому хотел всыпать пару горяченьких в … Ну, в общем, понятно куда.
Вечером принесли бандероль. В ней клок шерсти с приставшим репейником (явно срезан с хвоста бедного Жука) и послание: «На первый раз утреннюю шалость прощаю. Сегодня в половине двенадцатого ночи положите алмазную заколку командора под камень у ворот Старого Джентльмена. Утром ждите Жука. Не вздумайте шутить! Роджер».
Выпросить у Билла заколку ничего не стоит, хоть он ею и гордится: эту красивую вещицу командору подарил председатель профсоюза рыбаков за помощь при восстановлении консервного завода.
Больше всего ребят озадачила внезапная перемена условий выкупа. Похититель больше не претендовал на миллион. Значит, теперь вся история уже не шутка и не розыгрыш. Но как их ровесник мог узнать об этой заколке? Странно, очень странно. И все-таки ребята решили рискнуть.
