июнь-июль 2019

Я расстаюсь со своей правотой,

с нашей расстанусь засим.

Брат муравей, одолевший сухой

шарик земли, различим.

 

День его долог и путь озарен

вышнею блесткой росы.

Так и шагает поверх Персефон

целую вечность босым.

 

Непостижимая мера забот,

что он такое творит.

Скоро троянских коней понесет

с розовым жалом внутри.

 

***

Человек человеку --

дежурная фраза.

Не червяк, не крючок, а прикорм.

Поверяй равновесие рук ватерпасом,

оставайся собой,

игроком.

Берегись, Флоризель,

между черным и красным

потерявший рассудок крупье

различит в совершенном и шарообразном

слабину, отголосок, рельеф.

Было дело,

звериная вьюга летела

и несла за душой карамель.

Удушающий привкус коричных отелло

и поныне нанизан на ель.

Где мое ножевое, живое и кроме

крыш и едущих следом саней.

Не крестись,

соучаствовать в новом погроме

предстоит без креста и ливрей.

Не прикорм,

так молчанье, алтын и поди-ка

разменяй, облегчи кошелек

на каких-то полголоса, взгляда и блика,

на вершок.

 

***

И заживем с тобой в разные стороны,

будто на стебле два амариллиса.

Сердце краснеет настежь,

да уж где там…

Ты говоришь полынь,

почему полынь,

кто ее сдуру успел распробовать.

Но ты говоришь полынь и, стало быть,

наш символизм перешел черту.

Дальше реально.

Обед, столовая, суп не остыл,

но уже испортился.

Что-то в него

кладут для запаха, ты говоришь

пол-ложки. Видимо,

мера в реальности есть всему.

 

Страшно вернуться в пустую комнату,

если бы кот не нагадил.

Комната

шкафом на юг, потолком в исподнее

тех, кто живет как два амариллиса,

хоть и без стебля уже, но все-таки.

Я говорю, говорю,

полемика.

Так наступил этот суп с котом.

 

***

Ночь -- не жена,

и жизнь -- се странный

сон

про то, что ты меж четырех сторон

уже благословима мной и все же

ведешь пекучим щебетом по коже,

что за печаль о ветке -- воробью.

Но я-то рвусь наверх

бумажным змеем,

цепляюсь за слова и фонарею.

И оторвусь, а значит, отлюблю.

 

Безумно интересно, что тогда.

Такой же будет первая вода,

и первый снег на вкус.

И в новой коже

не отзовется запахом истошным

случайный ветер южной широты.

Но заиграет

медом и мускатом

в смешении густом, витиеватом

с другими,

перешедшими на ты.

 

***

Где-нибудь в соломенном раю

я тебе густую ночь налью

с млечным одуванчиковым соком

и хлебну с тобой на посошок.

Ты уснешь светло и недотрого,

я не торопясь отправлюсь к Богу,

буднично как к черту на рога.

Вот его надбровная дуга,

крепкий перешеек

и зрачок.

Льется одуванчиковый сок,

клейкий элемент сермяжной веры.

Волк берестяной,

царевич серый,

ясный несгораемый финист,

бронзовая титульная птица,

все, что не способно возродиться,

встать перед травой как белый лист –

это я.

Упорно на плетень

навожу цветную хренотень.