ТО, ЧТО ДРУЗЬЯ ПРЕДАТЕЛИ, НЕ ВИНОВАТ ЛИ САМ?

После вчерашней пьянки сухо и горько во рту,

выблевал душу, что ли, в том золотом сортире;

чайки галдят за мысом, хрипло орут в порту

и норовят прокатиться на сейнере, на буксире.

Если подняться в горку и оглянуться назад,

не беря во внимание то, что облаян сукой:

жизнь – это жизнь; конечно, надо пройти и ад,

чтоб разобраться как-то с бестолочью и скукой.

То, что друзья предатели, не виноват ли сам?

Тех, с кем и пьём, и дружим, сами ведь выбрали, сами!

Всех их по виду знаешь, знаешь по голосам,

а что за душой у каждого, тайна с семью замками.

Кончится всё не завтра и началось не сейчас,

есть и причины веские, в лица все знаем их мы;

я не люблю поэзии, разных её прикрас,

жизнь – это жизнь, бывает, не подберёшь к ней рифмы.

Вот и сегодня, видимо, что-то из дней таких,

сам себя и убалтываю, сам и развесил уши я, –

если друзья – предатели, надо бежать от них,

правда, напиться легче, но это – от малодушия.

После вчерашней пьянки горечь сухая во рту,

словно хлебнул мазута или наелся тины;

чайки галдят за мысом, хрипло орут в порту,

с криками сопровождают сейнер, идущий с путины.

Всё! Навсегда! Завязываю!

Кончено! Решено!

Надо же, снова вляпался, не идиот же, вроде…

Город сбегает к морю с этих нагорий, но

точнее, наверное, всё-таки: от моря в горы уходит.

Надо бы не попасться с рожей такой менту.

Надо бы разобраться с курвою этой, Риткой.

Чайки орут за молом, хрипло галдят в порту,

грузятся там КАМАЗы ящиками со ставридкой.

Я это море знаю с детства, я полюбил

сердцем всем и душою эту живую даль,

что же мычу и плачу, словно бы тот дебил,

всё пожалеть пытаюсь, и ничего не жаль…