ПСИХОЛОГИЯ СТИХОСЛОЖЕНИЯ - 8
НЕПРАВИЛЬНЫЕ СТИХИ
Автор получил рассказ друга, читавшего стихи в кругу семьи. Его брат имел литературное образование. Он отыскивал недочёты шаблонно, по науке, почерпнутой в вузе, называя стихи «неправильными». Он разбивал всё в пух и прах. Кстати, стихи были экспериментальными, довольно необычными.
Тогда мой друг прочитал стихотворение ещё раз с большими паузами между строками и внутри них. Брат сказал ему: «Форма никудышная».
После ужина прямо за столом "неправильные" стихи были прочитаны снова. Вот «Вместо коня мама и я». Слушали их представители разного поколения.
Это - мой сон… Наполовину…
Мама и я… Вместо коня…
Мама моя… С нами кручина…
Я - и пацан… Я - и мужчина…
Мамы ладонь... Вечный огонь…
Пост у огня… Стоит он не зря!
Войны всегда… Отцов половинят…
Спят вечным сном… Порой на чужбине…
В крыше звезда… Сарай без скотины…
Всюду руины… Бандам малина.
Гулкий вокзал – Бандам причал.
Чуть зеванул, Груз полегчал…
Манят меня… Снега на оконце…
И на стекле… Мороза седины…
Мама моя… Задолго до солнца…
До самого донца… Войны кляня…
Будит меня… Ни свет, ни заря…
Мама моя – Раба в Украине.
Пил молоко… Козы нашей Зины…
Масло несли… Всегда на продажу...
Эх! Хорошо б… Яйцо из корзины...
Хочется, но… Опять же…
Туда же…
Смерть без вины… Стон тишины...
Жизнь без цены… Окоп у сосны …
Из глубины… Осень весны...
Дети войны… Осуждены…
Обручены… С лямкой мошны…
Чьи-то штаны… Малой длины…
Судьбы полны… Горем войны...
Гитлер подлец – Сын Сатаны.
Мы - храбрецы… Мы – сорванцы...
Где ты, отец? Детству конец…
Степь Украины… Костыль и руины…
Вместо коня… Пашем поля…
Мама моя… Мама и я…
Это - мой сон… Наполовину…
Мама и я… Вместо коня…
Вместо коня… Мама и я...
Мама и я... Вместо коня...
Чтец написал:
– Маме очень понравились стихи. У неё слёзы на глазах. Она сказала: «Вот так и было после войны! Точь-в-точь! И сегодня не на много лучше. Ваучеры за бутылку водки скупили. Люди без земли, без работы остались. Разъехались, разбежались. Ты скажи тому поэту, пусть напишет об этом… тоже «неправильно».
Бабушка плохо слышит. Она взяла исписанные листы, надела очки, начала читать. Достала платочек. Вытерла слезу. Продолжила чтение. Опять слёзы вытерла, а окончив чтение, заплакала.
– И то тебе, внук – не так. И это! Ты учись стихи писать вот так, а не как тебя пять лет учили, но ничему не научили!
– А вот «Дорога домой», - сказал мой друг.
Лежали снегами здесь вешние воды,
Потом бездорожьем и в грязи, и в броды
В день солнечный, летом, весной, в непогоду…
Пленит ожиданием путь мой домой,
Любить научают любовью другой
Цветы у дороги, маня бахромой,
Приветствием дышит волшебник-лешак -
Пугавший нас сказочный злобный большак.
Теперь он - заросший - мой верный вожак.
Он мне - не чужак…
Глаза прикрываю слегка, вспоминаю,
Ловил чернохвостых в саду горностаев…
Здесь кролики… утки… Не был шалопаем.
С улыбкой Даждьбожка горячей лепёшкой.
Стрибожка пшеницу качает немножко.
Вот Прошка с рогожкой бредёт из сторожки.
Хозяин бахчи - он, печёной картошки.
Первач недопитый запрятал в лукошко.
Ружьишко-двустволка поверх поварёшки...
Собака и кошка...
А ноги шагают всё шире, быстрее…
Вот здесь напрямик… Нет здесь больше аллеи…
От этого сердце стучит и немеет…
Знакомо до боли горланят грачи.
И привкус полыни… Вот куст алычи…
А где же колодец? Иссохли ключи…
Глазницы у дома ударами грома…
И страшным погромом Стрибог с буреломом…
Я прошлому тихо с душевным надломом:
– Давай, помолчим!
Зачем ты тревожишь надсадно, былое?
Зачем окунаешь в себя с головою?
До воя в душе тебе дело какое?
Возврат косогором, где горечь полыни,
Шиповник колючий над ямою с глиной,
Гнилое болото, поросшее тиной,
И жалкое солнце за пыльной плотиной
Печально поникло над этой картиной,
Чужбиною съеденной наполовину,
В степях Украины.
* * *
Слезой омыты косогоры-горы,
Но пахнет горечью полынь...
Прошу я Бога, утопил чтоб в море…
Прошу я слёзно и Богинь,
Чтоб в том болоте утопили горе,
Сказали порошенкам: - Сгинь!
Потом о голоде в 1933... Тоже «неправильно»! Какой «неправильной» судьба многим досталась. И ещё… как мы мужиков на войну провожали», - бабушка сказала, предварительно попросив читать погромче.
– Есть и о 1933, и о войне. Вот, слушайте! Это из самой жизни, быль, а не художественный вымысел, - сказал мой друг.
В позабытом селе
В сон-траве, ковыле затерявшийся холмик.
А в земельном дупле куст колючий – терновник.
На душе заскребло.
Всё вокруг заросло. Голод был в тридцать третьем…
И пришло на село той поры лихолетье.
На пригорке пустом
У дороги был дом. Здесь лежит вне могилы –
Не отмечен крестом – стар и млад – люд невинный.
Пол-столетья прошло.
Ничего не ушло. Вновь я вижу старушку.
В узелке барахло и с краюхою кружка.
Не сошла ли с ума?
По тропинке сама шла по жгучей крапиве.
По ней плачет сума, но она говорлива.
Говорок-обушок:
– Подойди-ка, сынок! Здесь была моя хата…
Где стоишь, был тынок... Там игрались ребята...
Здесь кипел чугунок...
Но чихнул воронок... и в Сибири гнилушки...
(Ох! Болит позвонок! Очень просит подушки.
Фу! Чуть-чуть отлегло...)
Подружилась с кайлом. Так и надо болтушке...
Тут Степан и Павло... Сберегла их игрушки...
Принесла. Тяжело...
Вот конфет полкило для моей хохотушки -
Дочки Грушки-трепло... и Настёнки, Марфушки...
Настоящих княгинь...
Помоги мне! Подвинь… узелочек… в нём кружка.
Угощу берегинь* самой младшенькой – Лушки.
Огонёк угасал...
Как везли на вокзал... трупы деток в кюветах...
Ангел добрый не дал... Лушу спас в лазаретах.
Сорок пятый. Весна...
Не спала допоздна... Похоронка... Андрюшка...
Все хлебнули сполна... Ты подай мне чекушку!
Ты прости ворчуна!
Я осталась одна, - причитала старушка, -
Понимаю. Война. Там, как муху хлопушкой...
Ну, а ты? Что тут ты?
Собираешь цветы? Кто ты есть и откуда?
Может, ждёшь темноты и своей пышногрудой?
– Нет! Родился тут я.
Дом стоял у ручья. Прямиком. Там, где ряска...
– Так ты – сын Василя? Твоя мама – Параска?
Мы же были друзья!
Я тебя средь дубья на коляске катала.
А теперь... бугая... извини! Не узнала.
Ну, иди! Не держу.
А я к деткам схожу. Посижу у сирени.
Если спят, разбужу. Посажу на колени.
Ты подумаешь – бред,
Глядя бабушке вслед? Вот такая их доля!
А мне выпал билет только так их и холить.
Много вод утекло.
А я вижу село, деток мёртвых, игрушку,
Бабку в дружбе с кайлом и на кружке краюшку.
Вижу нынче Донбасс.
Пищи скудный запас... Там голодные дети!
Но фашист-свинопас и насильник в расцвете.
У дороги был дом.
А за тем блокпостом судьбы деток вершили.
Не лежат под крестом те, кто жизни сложили.
Не сошла ты с ума?
Не страна! Сатана! Я тебе, Украина!
Ты с петлёй и сумой остаёшься спесивой?**
Вразуми её, Бог,
(сердцем что ли убог?) тех фашистов с трезубцем!
Как позволить Ты мог то творить душегубцам?
Обезумевший Львов!
Захотелось оков и свободы со стоном?
Безутешности вдов? Может, дочкам притонов?
Иль качать байстрюков
От господ-барчуков? Им же быть гайдуками
До надгробных венков... или жить батраками.
Ты (потомок бандер)
Насмотрелся химер, усмотрел в них мессию?
Ты – ничто, эфемер***, коль задавят Россию!
*Берегиня – русалка (в славянском фольклоре).
**Спесивый – высокомерный, чванливый, кичливый.
***Эфемер (от греч. ephemeros – однодневный) – растение, которое растёт и цветёт лишь в течение короткого периода.
– Мама и бабушка заплакали. Они часто вспоминали те годы. И имена умерших родственников были такими же… Лушка, Нюшка, Марфушка…
В этих стихах очень мало эпитетов. Речь очень простая, доходчивая, без какого-то гламура, парадности, выкрутасов. Потому бабушка сказала:
– Всё точно написано. Слово в слово! Всё правда. Как на духу...
Высшей оценки автор не получал.
В том селе в 1933 в живых не осталось ни одного человека. Умерли с голоду.
Отрицать это неразумно, но и делать из этого политику, говорить об умышленном геноциде? Тоже.
Сказать: "ЭТО НЕ ТАК!" - не трудно.
А вы скажите: "КАК НАДО БЫЛО!" в тех условиях, о которых не знают и не хотят знать.
Впрочем, автор - один из создателей ПМР, написал книгу, постоянно консультируясь со своим собственным архивом, но ещё не родившиеся тогда нередко рассказывают очевидцу и непосредственному участнику, как тогда было. Они лучше знают!
