хроника смутных времен
Ассе одиннадцать. Джинсы, кепка - все как годится, ни дать ни взять. В руку мальчишки вцепилась крепко, нет никаких "не беги", "нельзя"... Правда, парнишка - зануда редкий, младше на год и не вышел в рост, но из рогатки стреляет метко, и что ни фраза - опять вопрос. Если он рядом - приятно даже, а если нет - пробегусь одна... Город - спокойный, степенный, важный, вечно не лето и не весна, что-то другое, как будто небо здесь пролилось на платформы крыш, здесь - ароматы дождя и хлеба... Нет, про такое не промолчишь. Плавно на листик ложатся строчки, как-то не хочется и домой: ласковый город не ставит точку, хоть и недавно, но все же мой.
Ассе двенадцать, по парку бродит, город блестит от январских вьюг. Здесь не бывает плохой погоды, город суровый, но чуткий друг... Вот и стихи в голове засели, строчки вонзились острей иглы. Здорово все же - вокруг метели, море застыло в объятьях глыб, мальчик уже не такой зануда, правда, по носу попал снежком... Ловит снежинки и верит в чудо - чисто, по-детски, чтоб кувырком в душу ворвалась шальная радость, чтоб ослепила огнем мечты. Город... Он все еще здесь и рядом, значит, и сердцу нельзя остыть. Город вплетает в запястья нити, так что не срезать и не порвать. Здесь ожиданья водой разлиты, сладко так кружится голова... Он мой рассвет, он любовь и счастье, я прилечу и вернусь сюда - все-таки рано еще прощаться, будут у нас впереди года.
Ассе тринадцать. Стихи-обломки режут сознание изнутри. Плачет ночами порой негромко, глаз не смыкая, и говорить сил не хватает - в забытьи пишет, душу свою проливая в ночь. Город любимый ее не слышит, город не может никак помочь - их разлучили, нелепо, странно, сердцу сказали: пустая блажь!.. Ей не нужны полюса и страны, городу верность хранит, как страж - любит, отчаянно, светло, чисто, нежно и искренне... Не прийти. В городе снов облетают листья, свет зажигая в конце пути. Но не вернуться, нельзя вернуться, слезы смывает дождем январь... Стекла миров на осколки бьются - боль не удержишь в пустых словах.
Ассе четырнадцать. Грезит морем, правда, остыла уже слегка. Что ж тут поделать - стучится горе в черных от холода облаках, лезет сквозь щели, ломает стены, бьется в стекло, как февральский снег. Кто мог подумать, что "перемены" станут свирепее и больней, кто б ее душу от них избавил, кто бы стихами ее сберег... Силой втянули в игру без правил, взяв ее память себе в залог. Все еще пишет, ночами плачет, чтобы слова пролились дождем. Просто она не смогла иначе. Просто тот город уже не ждет - что до нее, коль война ворвалась в сердце и память, вливаясь в кровь? Что в этом ужасе ей осталось, если сгорела ее любовь?.. Пишет, хранит, как осколок света, белыми крыльями из стихов город стремится закрыть от ветра, хоть они и призрачно далеко.
Ассе пятнадцать. Разрывы в сердце хуже терактов и чьих-то пуль. Что ж, никуда от беды не деться - только бы город не обманул. "Я не люблю" - и сжимает губы; "Он мне не нужен" - кричит во сне. "Перегорела" - ответит грубо и отвернется лицом к стене... Любит. Пускай и не так, как прежде (мальчик с рогаткой давно забыт) - шепчет со слабой былой надеждой: это неправда... не может быть... Глупая слабость в затекших пальцах, мчатся слова по бумаге влёт, нет, не вернуться и не остаться, город давно никого не ждет... "Я не люблю" - только сердце бьется; "Он мне не нужен" - горят глаза. Все еще верит, что вновь вернется, что отмотает часы назад, с каждой секундой стихами гасит боль от войны и пожар в груди. Чтоб не теряться в безликой массе, вновь объявляет себе вердикт: жить без него, забывать, сжигая ночью шальной за собой мосты. Стала сама для себя чужая, нет страха смерти - лишь пустоты. Любит, не любит, забыла, помнит, верит, не верит, а на душе между желаньем захлопнуть двери и никого не впускать уже греет надежда - нелепо, странно, будто костре в холодах тайги. Ей не нужны полюса и страны, ей бы лишь город чтоб не погиб. Это - страшнее любой потери, черная горечь, январский лед...
Ассе шестнадцать.
Она не верит.
Только вот город все так же ждет.
Ассе двенадцать, по парку бродит, город блестит от январских вьюг. Здесь не бывает плохой погоды, город суровый, но чуткий друг... Вот и стихи в голове засели, строчки вонзились острей иглы. Здорово все же - вокруг метели, море застыло в объятьях глыб, мальчик уже не такой зануда, правда, по носу попал снежком... Ловит снежинки и верит в чудо - чисто, по-детски, чтоб кувырком в душу ворвалась шальная радость, чтоб ослепила огнем мечты. Город... Он все еще здесь и рядом, значит, и сердцу нельзя остыть. Город вплетает в запястья нити, так что не срезать и не порвать. Здесь ожиданья водой разлиты, сладко так кружится голова... Он мой рассвет, он любовь и счастье, я прилечу и вернусь сюда - все-таки рано еще прощаться, будут у нас впереди года.
Ассе тринадцать. Стихи-обломки режут сознание изнутри. Плачет ночами порой негромко, глаз не смыкая, и говорить сил не хватает - в забытьи пишет, душу свою проливая в ночь. Город любимый ее не слышит, город не может никак помочь - их разлучили, нелепо, странно, сердцу сказали: пустая блажь!.. Ей не нужны полюса и страны, городу верность хранит, как страж - любит, отчаянно, светло, чисто, нежно и искренне... Не прийти. В городе снов облетают листья, свет зажигая в конце пути. Но не вернуться, нельзя вернуться, слезы смывает дождем январь... Стекла миров на осколки бьются - боль не удержишь в пустых словах.
Ассе четырнадцать. Грезит морем, правда, остыла уже слегка. Что ж тут поделать - стучится горе в черных от холода облаках, лезет сквозь щели, ломает стены, бьется в стекло, как февральский снег. Кто мог подумать, что "перемены" станут свирепее и больней, кто б ее душу от них избавил, кто бы стихами ее сберег... Силой втянули в игру без правил, взяв ее память себе в залог. Все еще пишет, ночами плачет, чтобы слова пролились дождем. Просто она не смогла иначе. Просто тот город уже не ждет - что до нее, коль война ворвалась в сердце и память, вливаясь в кровь? Что в этом ужасе ей осталось, если сгорела ее любовь?.. Пишет, хранит, как осколок света, белыми крыльями из стихов город стремится закрыть от ветра, хоть они и призрачно далеко.
Ассе пятнадцать. Разрывы в сердце хуже терактов и чьих-то пуль. Что ж, никуда от беды не деться - только бы город не обманул. "Я не люблю" - и сжимает губы; "Он мне не нужен" - кричит во сне. "Перегорела" - ответит грубо и отвернется лицом к стене... Любит. Пускай и не так, как прежде (мальчик с рогаткой давно забыт) - шепчет со слабой былой надеждой: это неправда... не может быть... Глупая слабость в затекших пальцах, мчатся слова по бумаге влёт, нет, не вернуться и не остаться, город давно никого не ждет... "Я не люблю" - только сердце бьется; "Он мне не нужен" - горят глаза. Все еще верит, что вновь вернется, что отмотает часы назад, с каждой секундой стихами гасит боль от войны и пожар в груди. Чтоб не теряться в безликой массе, вновь объявляет себе вердикт: жить без него, забывать, сжигая ночью шальной за собой мосты. Стала сама для себя чужая, нет страха смерти - лишь пустоты. Любит, не любит, забыла, помнит, верит, не верит, а на душе между желаньем захлопнуть двери и никого не впускать уже греет надежда - нелепо, странно, будто костре в холодах тайги. Ей не нужны полюса и страны, ей бы лишь город чтоб не погиб. Это - страшнее любой потери, черная горечь, январский лед...
Ассе шестнадцать.
Она не верит.
Только вот город все так же ждет.
