Как ни крути, а слово все-таки связано с человеком-автором, его произносящим или пишущим. Тем более, если речь идет о художественном слове, то есть о словесном мастерстве, нечто изображающем или живописующем: литератор пишет буквами, пишет звуками, пишет словами — живо передает в словесном полотне живую ткань бытия: мирового, общественного, личного.

Помнится, еще Аристотель говорил, что «так как нам свойственно по природе подражание, и гармония, и ритм, — а ясно, что метры части ритма, — то люди, одаренные с детства особенной склонностью к этому, создали поэзию, понемногу развивая ее из импровизаций» (трактат «Поэтика»).

Итак, поэт, подражая реальности, пишет, как видит; пишет, как слышит; пишет, как думает; пишет, как чувствует.

О мире и о себе. О других и о себе. О себе и не о себе.

Пишет как бы картину. Но что такое картина? Это не просто отражение реальности. Это миф о реальности, ее интерпретация через призму взглядов человека, смотрящего на мир.

Миф позитивный. Миф негативный.

Или как минимум — желание выразить себя в некоей проекции этой бинарной оппозиции, принимая, отвергая или смешивая ее контексты.

Впрочем, оксюморон «Цветы зла» уже давно никого не удивляет. «Гений и злодейство»? — да о чем это Вы!

Красота и красивость? Этика и ханжество? Правда и правдоподобие? Фантастический реализм и реалистический романтизм?

Всё это — миф. Миф автора (и об авторе), который умер.

Умер как реальность. Ожил как Альтер-эго, как литературный герой: как первопроходец, миссионер, пилигрим и путешественник (или как беглец, изгой, лишенец) в выдуманных им самим альтернативных мирах, лишь косвенно относящихся к той реальности, в которой он существует физически здесь и сейчас.

Сублимация, возвышенность, преображение, катарсис?

Эскапизм, декаданс, глумление, эпатаж, духовный «сепсис»?

Но, тем не менее, гармония — ключевое слово. Гармония в сфере порядка — совершенство. Гармонизация в области хаоса — поиск утраченного совершенства. Порой видим и циничное манипулирование самим этим желанием. Или графоманское спекулирование на нем. Или манерное высмеивание его.

Мастерство и гармония? В самом деле, фонетическая гармония в стихотворении при наличии прочих дисгармоний (структурной, грамматической, смысловой, эмоциональной и т.п.) отнюдь не делает гармоничным произведение как целое. Или смысловой цинизм при грамотном и даже оригинальном слоге разве не отрицает саму идею идеального произведения, его связи с нормой?

То есть нехватка одного элемента как бы лишает сгармонированности всю «поэтическую модель» вселенной конкретного опуса.

Да, можно изобразить красиво (или красивенько?) нечто уродливое (в физическом, моральном, интеллектуальном аспектах), но фактология останется фактологией: «А король-то голый!»

Все-таки дивергенции наличествуют. Голый — одетый. Черный — белый. Плохой — хороший. Темный — светлый. Или полутона с оттенками серого? Или ни то, ни сё. Боязнь целостности? Или отсутствие ответственности за смысл и слово? Перед кем?

Как часто поэта подмывает «ради красного словца» сыграть смыслами на стыке, на амбивалентности бинарных оппозиций (столь многочисленных в культурных слоях), соединить несоединимое, ввести как бы новизну в саму сущностную ткань мироздания. Ох, уж это требование инноваций! Ведь понятно, что «новое» может быть только вариантом девиации констант и архетипов, это путь в бесконечное разрушение исконных смыслов, подмен, подлогов и т.п. Это может показаться забавным поначалу, но, может быть, это — игра в бисер, это — беспредельное умножение виртуальных сущностей и симулякров. Впрочем, еще Платон отмечал, что «творческое искусство есть всякая способность, которая является причиной возникновения того, чего раньше не было» (диалог «Софист»).

Понятно, что многих привлекает в творчестве именно это, то есть «новизна», ее поиски. Ведь технически в этой методологии открываются перспективы безбрежные, ибо теоретически — в квази-аутичном изводе эго-словесности — всё можно мешать и совмещать со всем, как бы создавая «новое» из элементов «старого». При этом понятно, что абсолютно нового и уникального создать отнюдь не получится. Но так ведь хочется…

И, вероятно, в своих мечтах таковой литератор может попытаться стать не просто истолкователем, а переименователем и как бы пересоздателем реальности. Волшебником, магом, шаманом.

Неужто в этом весь драйв поэтического экстаза? Всякое бывает…

Но о какой же гармонии здесь может идти речь? О тонкой грани лезвия ножа, об узком просвете между реальностью и виртуальностью, сознанием и бредом, разумом и безумием?

Или мы говорим сейчас о той попытке в мнимом синтезе снять противоречия, бинарности, противостояния, даже если они пролегают в самой онтологии, в самой сердцевине бытийных вещей: мира и человека?

Что значит гармонизировать свой миф со смыслами, «не тобой привнесенными в этот мир»?

Опрыснуть свой «миф» (этого поэтического гомункулуса!) мертвой водицей? Окропить его живой водой?

Поэт как мистик, как ведун, как шаман, как оракул — древнейшая профессия, хобби, увлечение, болезнь?

Или все-таки Сын Гармонии! Ишь чего захотел!

Чтобы родиться от Гармонии, что нужно испытать, что нужно пережить, чем заниматься? Или просто оказаться таковым в силу самого факта, когда это избранничество, судьба, рок, миссия? И ненависть со стороны тех, кто мнит себя поэтом, таковым не являясь, в силу именно своей онтологической несопричастности Высшей Гармонии?

Но это, скажут, всё метафизика. А вы визуально покажите нам признаки гармонии стиха!

Да, пожалуй, с объективной точки зрения у гармонии должны же быть некие «родимые пятна», по которым можно было бы определить, что носитель гармонии отражает ее в своих виршах.

Что-то вроде аналога абсолютного слуха у музыкантов. Ведь, говорят, мог же Моцарт с первого раза набело записывать нотами все свои музыкальные сочинения!

Может ли поэт также идеально фиксировать являемые ему уровни гармонии стихотворения?

- в интуитивно развивающейся композиции;

- в интуитивно формируемом синтаксисе;

- в интуитивно сочленяемой звукописи;

- в интуитивно сочетаемой лексике, передающей неожиданно сплетаемые образы (уникальные авторские «тропы»);

- в интуитивно целостно выражаемых чувствах и мыслях, подчиненных общему замыслу произведения, которое еще только роится в сознании автора в виде смутных ощущений-представлений-идей-форм…

- и в итоге: в интуитивно рождаемой Красоте Целостного Произведения Искусства.

Опять «инсайт» какой-то! Да, сперва озарение, созерцание, иррациональное впитывание или мысленное вчитывание в тайну «нездешней истины», находка словесной жемчужины или алмаза, а потом уже его рациональная шлифовка (если это необходимо) до бриллианта. Своего рода синергия своего слова со сферой Словесности.

Хорошо, значит, есть внешне распознаваемая красота поэтического слова? Сама по себе? В единстве чувства, воли, мысли, смысла, идеи и выражения.

Но ведь и эта Красота может оказаться всего лишь сугубо «внешней». Плод школярства, выучки, навыка, специализации… Освоения пластов культурного слоя. А что если в ней нет правды? Какой правды? Чьей правды? А что если в ней искусственность или ложь?

На это ответ давно известен: «Сказка — ложь, да в ней намек, добрым молодцам — урок!»

Вот те на! Гармония и ложь? Сын гармонии рождает миф, басни, сказки, «нарративы», «дискурсы», «симулякры»? Что тогда эта гармония? Фикция? Самообман?

Да уж! Искусство как «ложь», выражающая Добро через Красоту.

Снова вопросы: Какое добро? Чье добро? Нет ведь абсолютного критерия, кроме субъективизма, не так ли?

Вернемся к началу. Искусство как «миф», выражающий этическое через эстетическое. Человек может быть актором, медиатором или реципиентом этого феномена. Наверное, на языке «науки» это звучало бы так: через эстетическое сопереживание, вызванное воздействием художественного вымысла, может произойти сублимирование низших проявлений психики в нейтральные или высшие состояния, в силу чего человек может более ярко усваивать этические моменты, затронутые в художественном произведении. То есть само по себе приобщение к творчеству и гармонии облагораживает как автора, так и читателя? Вкусивший бессмертной амброзии захочет ли грубой и тленной пищи? Было бы желание!

Ан нет! Порой в интенциях творчества и не пахнет гармонией. Разлад! Возможно, ведь, что в силу как раз понимания несоответствия идеалу этой самой реальности. Или наоборот: реальность — гораздо интереснее всякого идеала, красоты, блага, совершенствования, и так далее.

Тогда неужели Поэт — сын Разлада! Разлада с самим собой, разлада с миром, разлада с ценностями, идеалами, нормами. Он вопит об этом разладе. Ему нестерпимо больно, муки невыносимы.

Да бросьте! Где вы таких видели?

Разлад — для поэта как допинг, как творческий адреналин. Если его нет, то его нужно придумать. Острота ощущений — в нарушении запретов, в преступлении. Зло как отклонение от добра как бы дает свободу, ибо не имеет ограничителей. Постебаться, поприкалываться над словесной ситуацией — в этом потенциальный успех. Ибо Цинизм рулит! Ведь «что есть Истина?».

Однако есть в поэзии некое общечеловеческое. Как отметил тот же Аристотель: «Историк и поэт различаются не тем, что один говорит стихами, а другой прозой. Ведь сочинения Геродота можно было бы переложить в стихи, и все-таки это была бы такая же история в метрах, как и без метров. Разница в том, что один рассказывает о происшедшем, другой о том, что могло бы произойти. Вследствие этого поэзия содержит в себе более философского и серьезного элемента, чем история: она представляет более общее, а история — частное» (трактат «Поэтика»). Поэт — вестник идеала общечеловеческой гармонии и целитель ее искажений, изображающий архетипичные ситуации, связанные с нормой и девиацией.

Но как же быть с порченным поэтом-инферналом? Ведь у него и язык подвешен, и навык имеется, и бес нашептывает. Ведь в контакте с инфернальным — острее творится всякая «небывальщина-невидальщина», то есть новое и оригинальное, без всяких там ограничений со стороны правил, норм, догм и догматов!

Так что нейтральненький такой разладик вполне приемлем для таковых авторов. С ним вполне хорошо живется, иногда, впрочем, зудит (шелушится как бы), вот и повод есть сковырнуть-оторвать от себя в строке поэтической. Да и у кого его нет? Ничего особенного. Поэт ведь из народа, для народа, о народе. Впрочем, еще Г.К.Честертон сказал, что «поэты — те, кому воображение и культура помогают понять и выразить чувства других людей» (эссе «Три типа людей»).

Но любителю рифмовать гармония не нужна, не так ли? Ни высшая, ни техническая. Хотя, конечно, грамотно, сочно и вкусно писать — это элитно! Это — имидж. В таком случае искусство все-таки воспринимается как «миф», выражающий «изощренность» («искушенность») автора, который выступает как «самость» — self-made image. И его «поэзия» уже вторична как производная от его самости. Искусная поэзия искусственной вселенной в пределах одного человека. Просто гармония искусственного? Без реального общения с миром внешним (высшим ли, низшим ли)? Иллюзия обмана? Или самообман иллюзии?

 

(апрель 2019)