Предыдущая глава: https://poembook.ru/poem/2164547

_________________________________________________________________________________

 

Тихонько проскользнуть на рабочее место и не попасться никому на глаза у меня бы при всём желании не вышло: входная дверь, разумеется, давно была закрыта, как и полагается при перечёте товара в таком большом магазине. Пришлось мне стучать в огромное, высотой от крыши до самого пола стекло внешней витрины и разыгрывать перед коллегами выразительную пантомиму, ибо стук в дверь в такие вечера, как сегодняшний попросту игнорировали и на него не открывали. Когда раза с десятого на меня, наконец, обратили внимание я уже порядком вымокла, ну, а войдя тут же столкнулась с Иркой — буквально лоб в лоб.

 

— Ну и где ты была? — начальственным тоном, даже и не думая желать мне никакого «доброго вечера», спросила она. Уверена, что все это услышали!

 

— Ир, извини, не могла добраться раньше: ты ж знаешь, где я живу, — ответила я испытав лёгкое отвращение к самой себе: эх, оправданья, отговорки… И почему я не могу сказать ей всё, как есть? Ведь не боюсь же я? Нет. Так в чём же тогда дело? Проще отмазываться, чем признаться, что ли? Отвратительно.

 

Старшая смены недоверчиво оглядела меня с головы до ног и уставилась прямо в глаза. Я, не выдержав её прямого взгляда, тут же потупилась в пол: б***ь, да чего ж я так себя веду-то, краснею-бледнею — с чего? Кому и чем я тут обязана? Никто ж не ангел, и не на полтора часа опаздывают, а вообще на работу забивают и даже неделями квасят, так чего ж стыдно-то только мне одной? Ах да, я же не косячница — я та, на кого всегда можно положиться. И шибко уж неудобно станет начальству, если ложиться станет не на кого: ни на замену в сезон не вызовешь, ни на учёте половину бесхозного отдела не скинешь — кошмар! — а значит, и баловать безусловным прощением меня нечего. Ну и понятное дело, что не нравится такое моё непривычное поведение никому, вот на меня сейчас и воздействуют: знают, что совесть таки наличествует, ведь буквально на лице у меня обычно написано, что я от раскаяния за опоздание умираю, а Ирка сейчас просто чует это, — не даром же так смотрит!

 

Начальственная маска тем временем сползла с Иркиного лица, превратив его из надменного в обыкновенное и даже красивое — черноглазое, с правильными, хотя и излишне всё же мелкими чертами лица. Она обернулась на торговый зал, в котором вовсю кипела работа, перемежаемая несмолкаемой болтовнёй коллег, и, понизив голос, проговорила:

 

— Я всё понимаю, но что-то ты стала какая-то странная в последнее время, — она испытующе смотрела прямо в глаза. — На прошлом учёте неизвестно чего на***ла, сегодня, думала, вообще тебя не дождёмся… Ты давай, прекращай это! — посоветовала она, назидательно, хотя и без тени надменности, подняв вверх палец. — Если дойдёт до Оли… ты её знаешь. — Ира помолчала, словно убеждаясь, что до меня дошло, и продолжала: — Иди, Надь, переодевайся быстрей, тут работы — непочатый край: мороженого уйму за ту неделю притащили и мало что продали из-за дождей, так что, возможно, и ночи не хватит, чтоб его пересчитать, а ты ещё и опаздываешь.

 

Я кивнула и поплелась в подсобку, беззвучно фыркнув: ишь, начальство, блин! Сама давно ли за прилавком стояла?

 

На ходу, однако, я сообразила, что ничего не взяла себе из одежды, и придётся теперь работать в том, в чём пришла, — о, моя несобранность помноженная на забывчивость, да ещё и возведённая в степень влюблённости! Сколько ж вреда от этой клятой любовной лихорадки!.. И в то же время так кайфово, что и словами не передать, буквально от счастья распирает. И, кстати, так удачно всё у нас со Стасом получилось, столько времени выпало, чтобы наедине побыть: целых три дня — никого, и даже ни единого звонка, ни с какой стороны. Прям завидую себе! Прям хочу скорей обратно домой… Давненько ничего подобного не припомню.

 

Так! В руки себя взять надо для начала! А это непросто, при том, что руки эти ощутимо подрагивают, ноги — словно ватные стали, а в голове вообще ветер гуляет, как у подростка.

 

В подсобке я первым делом заглянула в зеркало и буквально рот разинула от увиденного. Та, что смотрела на меня из зеркала, на вид, как и по ощущениям, похудела за неделю, но совсем не стала красавицей — наоборот, глаза запали от недосыпа, на голове, что бывает, когда расчешешься на ощупь и как придётся заколешь волосы «крабиком», образовалось непонятное неизвестно что, — волосы помыть, вообще-то, следовало, да разве ж до того было! Плюс ещё и на шее красуется то, чего и ожидалось там увидеть — распрекраснейший, фиолетово-алый засос, и похоже, он там не один, просто дальше не видно. Однако и этого для обсуждений вполне достаточно. И хотя само похудение радует однозначно — штаны я сегодня натянула, не расстёгивая! — в этом в данный момент ничего хорошего нет: будут же, заразы, сваливаться с меня до самого утра.

 

А если в целом, то такой красотуле никак нельзя выходить в ярко освещённый, полный народом торговый зал: мигом сейчас кто-нибудь прицепится с расспросами. Хорошо хоть, подсобку от зала кое-как отделяет стилизованная, состоящая из крашеных бамбуковых палочек занавеска, и пока меня такую почти никто не видел, нужно принять меры: полазить в шкафу, авось, сыщется чего надеть на себя, чтоб хоть шею было не так видно.

 

Занавеска, кстати говоря, в этот самый момент заколыхалась, и в подсобку вплыла Маринка, одна из самых болтливых моих коллег, работающая со мной в одной смене. Оглядевшись, она кивнула мне, приветствуя.

 

— Надь, не знаешь, в чайнике вода есть? — спросила она.

 

— Не знаю, — быстро ответила я, мгновенно ныряя в шкаф уже не так в поисках подходящей одежды, как с целью скрыться от любопытных Маринкиных глаз, — хотя, здесь, в подсобке, всё же было достаточно темно.

 

В пыльном нутре старого рассохшегося шкафа я рылась достаточно долго, всё надеясь, что Маринка таки свалит, но она и не собиралась: сначала неторопливо воды в чайник набрала, потом уселась на стул, ожидая, пока он вскипит, и при этом без умолку треща да похихикивая над собственными шутками.

 

— Тебе считать-то там не надо, кстати? — вклинилась я в её монолог.

 

— Не-а, я ж часов в семь пришла, мы большую половину сделали со сменщицей, — зевнув, сообщила коллега. — Да и товара у меня сегодня мало, ещё часа на два делов — и всё. А у тебя вот, говорят, в отделе завал, так что, это ты иди считай, а то Ленка одна зашивается… Да что ты там ищешь-то?

 

— Вчерашний день, — буркнула я, наконец, вылезая на свет Божий. Пришлось признать: нет в нём ничего подходящего, только рваньё какое-то, что и бомжу надеть стыдно. Да уж, придётся как есть в зал выходить. Но… может, не заметят?

 

— Ты чё так припозднилась-то? — участливо спросила тем временем Маринка.

 

Однако вестись на её участие я не спешила: от этой не дождёшься ничего, кроме насмешек, а значит, и ответа:

 

— Да так, — сопровождённого известным взмахом руки, с неё хватит. И да: надо рвать когти от неё, поскорее да подальше, а то это ж первая сплетница во всём нашем змейском коллективе!.. Ну ладно, ладно, вторая, после Юльки.

 

Ой, ну хоть бы шарфик какой найти: обмотала бы шею, сказала бы, что у меня ангина! Ну почему же я дома-то обо всём об этом не подумала?!

 

— Загадочная ты сегодня какая-то, — заметила Маринка, открывая банку с кофе и прямо столовой ложкой зачёрпывая оттуда коричневый порошок для приготовления напитка. — Будешь, кстати? — спросила она.

 

— Буду, наливай, — кивнула я, уже переворачивая свою сумку. — Щас покурю, кофе выпью — и в бой, — пообещала я то ли Маринке, то ли самой себе для поднятия духа.

 

Я буквально спиной, которой повернулась к ней в целях сохранения своей тайны, чувствовала взгляд исподтишка, но уйти прямо сейчас не могла: теперь сигареты у меня куда-то запропастились, — немудрено, если и их дома оставила. К счастью, здесь на то и магазин, чтобы купить новую пачку.

 

— Надь, ты вчера пила, что ли? Что-то у тебя глаза как у бешеной селёдки! — Маринка встала напротив меня и уставилась в мои очи в поисках честности. Я тоже смотрела честно — лишь бы только моя коллега ниже не глянула, а то больно глазастая и досужая, запросто всё разглядит, да и выводы правильно сделает.

 

— Пила, — ухмыляясь, соврала я. Куда там ещё пить: я не помню, ела ли вчера или хоть позавчера!.. — Интересно, глаза мои ты где увидела? На заднице? — не удержалась я.

 

— Да ладно, фиг с ними, с глазами… По-моему, ты похудела за выходные! — не отвязывалась Маринка. Ох и любительница же она всяких новостей, сплетен, хрени какой-нибудь типа гороскопа и похудения! А уж как если у кого в жизни события такие, как у меня — так она душу заложит, а выведает. Вот и сейчас чует, что у меня есть, чего рассказать — чует и не уходит!

 

— Похудела, похудела, — подтвердила я, отвлекая её от опасной темы.

 

Сигареты я таки обнаружила, извлекла из сумки и потянулась за подоспевшей кружкой гадкого, но такого горячего и потому бодрящего напитка — и снова отступила в тень.

 

— А как ты это сделала? — по новой начала допрос Маринка, — чтоб так сильно похудеть, и всего за неделю. Расскажи, чего делала!

 

Тут уже и я, поймав некий азарт, сама едва удержалась, чтоб не выдать правду, при этом в слегка приукрашенном и пошловатом виде, — о, все мы, продавцы, как сословие, высоким интеллектом не обезображенное, такими вещами грешим! Дайте только язык почесать, неважно на какую тему, а уж если про мужиков — так и вообще, держите меня семеро!

 

Короче, на фоне происходящего мне тоже непреодолимо хотелось потрендеть на тему, не называя, впрочем, ни имён, ни паролей, ни явок, но что-то меня останавливало: видимо, этот раз и этот мужчина были в моей жизни особенными, и потому я прикусила язык.

 

Но Маринка, сама того не зная, всё раззадоривала меня.

 

— Ну скажи, Надь! Как смогла похудеть? — ныла она.

 

— Не ужинала и зарядку делала, — соврала я и опять чуть не рассмеялась удачному совпадению: хоть я и несколько другое имела я в виду, по сути-то, всё так и было. Много физической нагрузки и минимум еды, — попробуй тут не похудей!

 

— Да брешешь! Небось, таблетки себе купила, те, которые тогда по радио рекламировали, — не поверила коллега.

 

— Не, не эти, другие, — пояснила я, изображая серьёзнейшую из мин.

 

Не имея возможности поделиться рвущимся наружу счастьем своим, я решила хотя бы постебаться: ах, не веришь, Мариночка — ну, хорошо! Сейчас расскажу то, во что поверишь. И почему вот, интересно, люди не верят, когда им говоришь правду и сами ищут ложь, попросту вынуждая окружающих соврать им?

 

— А какие? — тут же повелась Маринка.

 

— Пошли покурим — расскажу, — кивнула я в направлении двери чёрного хода и, прихватив кружку и пачку сигарет с зажигалкой, направилась туда. Понятное дело, идти через зал, и Ирка сейчас снова будет недовольна тем, что я не работаю сама и отвлекаю других, но без кофе и сигареты мне не настроиться, а вот настроившись, работаю я так, что ко мне претензий уже быть не может. Да и поржать я, если честно, настроилась: клоун из меня никакой, но идейку неплохую Маринка подкинула.

 

Ливень на улице, как оказалось, уже прекратился, и мы с коллегой не остались на пороге, а выпали из душного магазина в прохладную ночь. Мне даже курить вдруг расхотелось: я пару минут ещё просто стояла и вдыхала вкусный воздух, напоенный ароматами, доносящимися из каждого ближнего двора. Пахло обильно распускающимися в это время года садовыми цветами, сырой землёй и обильно пролившимся дождём, как бывает только в начале июля. И всё снова было как много лет подряд: ночь, дождевая свежесть, дивные запахи середины лета, огни близкой станции и кофе. Самое время приходить в себя.

 

Но от Маринки, всю жизнь ведущей безуспешную борьбу с лишним весом, отделаться, переведя тему на благоухающую прелесть окружающего мира, так уж запросто не выходило: она была крайне заинтересована — потому и поспешила за мной. Я, беззвучно усмехнувшись, наконец, закурила: история про неведомую траву типа цветка папоротника сложилась в голове ещё в подсобке, осталось только выдать её, соответственно приукрасив.

 

— Ну давай, рассказывай, чего за таблетки! — поторопили меня.

 

Однако я и рта открыть не успела: в свете станционных прожекторов из-за угла магазина вырулила знакомая мне машина, вырулила — и бесшумно притормозила чуть поодаль, под ближайшим тополем… Надо же, зачем это он вернулся, что случилось?!

 

Я было схватилась за сердце — мало ли! — а Стас тем временем толкнул дверцу и, опередив мой порыв, направился прямо в мою сторону… подошёл, протянул мне мой телефон, а я едва не фыркнула от злости на себя: тьфу ты, и ведь помнила же, как положила его на торпеду и пообещала себе, что непременно заберу — и в последний момент таки забыла!

 

— Возьми, — с лёгким назиданием во взгляде проговорил мой мужчина. — Завтра, как освободишься, позвони, я приеду за тобой, — привычно вскинув голову, он сделал два шага в направлении машины, и вдруг остановился, замер и вернулся обратно. И опять ушла из-под ног земля, когда Стас обнял и поцеловал меня — еле я вертикаль удержала, хотя и вышло на этот раз довольно сдержано и почти целомудренно. А о сопротивлении и единой мысли, конечно, не возникло: наоборот, я снова прильнула к Стасу всем телом, обвила руками, ответила на поцелуй и даже тихо, еле слышно застонала от наслаждения, и не вспомнив, где нахожусь и кто за этим наблюдает.

 

— До завтра, — прошептал он мне на ухо и на миг прижал к себе сильнее, так, что я успела ощутить и то, чего посторонним ни видеть, ни знать точно не полагалось. А потом отстранился, резко развернулся и поспешил прочь.

 

Не поверите: я, простите за банальность, всеми фибрами души ощутила, как ему не хочется со мной расставаться и словно услышала, что он с радостью разложил бы меня снова, хоть прямо здесь и как можно скорее — и от этого едва за ним не побежала… эх! Вот если б можно было уехать с ним обратно…

 

Приложив к сердцу руку, я смотрела вслед уезжающей машине до тех пор, пока могла её видеть. Ах, как же это трудно — расстаться на целые сутки с тем, с кем было так нереально хорошо! Боже, как я хочу обратно домой, в постель, к нему… Но как же нескоро это будет!..

 

Заплутав в своих полуэротических мечтах и давно позабыв, куда и зачем изначально собиралась, я совершенно упустила из виду Маринку, а потому едва не вскрикнула от неожиданности, когда обернулась и увидела её. Чёрт, как же это я так? И что она видела? Всё, от начала до конца, надо полагать?!

 

Да-да, кажется, всё так, ибо окурок в руке коллеги почти дотлел, но ей было определённо не до него! Маринка пялилась на меня во все глаза, и я прямо кожей ощущала её восторг по поводу увиденного

 

— Так вот, как ты похудела! — протянула она не своим голосом, когда обрела таки дар речи, — вот какой зарядкой ты занималась! И вот, что на шее у тебя, — о-о-о! Мне не показалось!..

 

— Марина… — слабо воззвала я, желая её остановить, но меня, понятное дело, никто уже не слышал.

 

— Девки! — взвизгнула она, рывком открывая дверь чёрного хода и устремляясь внутрь магазина. — Девки! Я чё щас видела! У Надьки новый хахаль! Да симпотный какой, молодой совсем! Девки-и-и!!!

 

— Ох, горюшко… — уронила я и пошла вслед за ней, — а чего ещё оставалось. Сейчас налетят на бедную Наденьку, и пока всё не разведают, не отвяжутся, так уж лучше в магазине это пусть случится, за закрытой дверью, а не на виду у всего так обманчиво притихшего посёлка. Ну, и с другой стороны, чему быть — того не миновать.

 

А этот-то тоже хорош: умный-заумный, всё наперёд за всех знает, а не догадался, что нельзя такое творить на глазах у неизвестно кого. Да и я молодец: могла б сразу разогнать, так ведь нет же, расчувствовалась!.. Ну так будь теперь, что будет.

 

Пока притворила за собой дверь, пока задвигала тяжёлый засов, в торговом зале нарастал гул. О да, да, сейчас! Сейчас осмыслят и налетят на меня всеми, а я так устала, что даже сопротивляться не могу. Да и работать, раз уж на то пошло — тоже.

 

Из кабинета, рядом с которым и находился выход на улицу, появилась Ирка, сдержанно ухмыльнулась, встретившись со мной взглядом.

 

— Что, в самом деле себе мужика отцепила? — спросила она вполне риторически.

 

— Да, — просто кивнула я.

 

— Потому и опоздала?

 

— Да, — кивнула я снова.

 

— Ну, тогда поздравляю, — она походя слегка хлопнула меня по плечу и, не оборачиваясь, удалилась по делам.

 

Жаль было… а может, и не жаль, что из всего коллектива только она не интересуется сплетнями — вот с ней бы, кажется, можно было бы нормально, доверительно поговорить. Остальные же десять, что завсегда умели только уши развешивать да пошленько подшучивать, уже приближались — лавиной, и спрятаться по-любому не получилось бы.

 

Да и хотелось мне похвастаться, честно говоря.

 

***

 

 

 

В магазине, мерно гудя, на всю катушку работали два мощных кондиционера, призванные обдувать трудолюбивых сотрудников и «обожаемых» ими покупателей потоками свежего прохладного воздуха… Однако, ничего подобного и в помине не наблюдалось, ибо не смотря на их нескончаемую работу, становилось всё жарче. Да и немудрено это было: после вчерашнего ливня небо расчистилось до сверкающей, без единого облачка голубизны, и солнце теперь жарило втрое сильнее, чем до начала недели дождей. Весь день от земли поднимался пар, и через непрерывно открываемую и закрываемую дверь постепенно наполнял и наполнял помещение, превращая его в некий аналог турецкого хамама. Да уж, похоже, чистить пора нашу климатическую технику, раз она не справляется, — эх, всё не слава Богу!

 

Но это были лишь мелочи жизни: нам бы, продавцам, если уж выпало работать после учёта, ночь хотелось простоять, да день продержаться, и пофиг на кондёры, вместе со всем остальным — дотянуть бы!.. Ночь вот уже благополучно простояли: другая смена успешно отчиталась, наша — приняла пост, тех двоих, кому полагалось заступать на неделю в ночную, отпустили домой до семи вечера, а мы вчетвером остались на работе — держаться день, терпеть поставщиков и покупателей, мужественно сносить духоту и с нетерпением ждать, когда ж пора будет домой. А завтра… завтра станет уже намного легче.

 

Но ничто не вечно, а время быстротечно, и вот оно уже мало-помалу приближалось к пяти, а значит, работать оставалось чуть больше двух часов.

 

Спать мне хотелось неимоверно: вот так бы и завалилась прямо на прилавке! Так бы и вырубилась до самого утра! Тяжело как… И в моём случае, даже духота не виновата, — просто нефиг было перед таким ответственным и долгим мероприятием себе постельный марш-бросок с полной выкладкой устраивать: на четвёртом десятке так уже не делают!

 

Облокотившись о ближайший прилавок, я оглядела пустой торговый зал. Девки мои держались кое-как: Ирка кофе попивала, кружку, уже наверное, третью, да ещё бумажки перебирала, чтобы занятой быть и не вырубаться. Юлька с Маринкой, расположившись у окна, негромко переговаривались, тоже не выпуская из рук кружек. Эти две наглые рожи, кстати, успели во время пересменка немного поспать, и теперь выглядели намного бодрее нас с Ириной. Ну, а я, у которой в отделе товару как всегда было больше, чем у других, не присела за ночь ни разу, и теперь чувствовала себя аки разбитое корыто. Кофе уже не пила: за ночь я его, наверное, ведро, употребила, и разумеется, сей напиток перестал на меня действовать.

 

О, как же выдержать эти последние часы? Как не уснуть прямо стоя? Дай, боже, мне сил!

 

Да всё было б ещё ничего, но ко всем прелестям этого непростого вторника ещё и покупатели, как на зло, к вечеру словно пропали. Не совсем — тянутся помаленьку, конечно, иногда заходят, но в основном только по магазину круги нарезают, почти ничего не покупают, а только на мозги капают. Да уж, будь их побольше, выстроись сейчас очередь нескончаемая — и сон бы сняло, как рукой, не успели бы оглянуться, как пролетело время.

 

Фу, ну скорей бы уже семь! Или нет, хотя бы половина седьмого: я тогда позвоню любимому, скажу, чтоб выезжал… И пусть он приедет немного пораньше — ничего: постоит, подождёт меня, благо, все тут уже о нём знают, благодаря Мариночке-козе! Я просто хочу свалить отсюда ровно в семь-ноль-ноль и всё, а без помощи Стаса это у меня это не выйдет никак, да и сам же велел звонить.

 

Но пока — продолжаем ждать.

 

Входная дверь, противно заскрипев, открылась в очередной раз, — ужасный, мерзкий звук, надо сказать хозяину, чтоб смазал петли, а то на нервы действует потрясающе!

 

Я бросила быстрый взгляд на вошедшего и хотела было отвернуться, прикинуться ветошью да нырнуть в подсобку, предоставив другим почётное право его обслужить, как вдруг узнала в нём Толика, местного участкового, пришедшего в гражданской одежде. Пришлось, взяв себя в руки, поздороваться и подойти к нему, изображая улыбку.

 

Толик не просто участковый — он Васькин знакомый: когда-то давно они вместе служили в той самой структуре, что именовалась милицией, и очень неплохо общались между собой. Потом мы, помнится, даже пытались дружить семьями, но дороги как-то постепенно разошлись. Однако, никто ни с кем не ссорился, расстались, так сказать, друзьями, при этом Толик, вероятнее всего, не был в курсе нашего с Васькой предстоящего развода, а потому мне пришлось ответить на парочку вопросов, поговорить о погоде и моём супруге, обменяться любезностями и продать Толику две пачки сигарет.

 

— Спасибо, — кивнул он наконец и повернулся на выход. Почти ушёл, но вдруг вернулся, и, немного понизив голос и наклонившись чуть вперёд через прилавок, проговорил: — Надь, а можно тебя кое о чём попросить?

 

Само собой, я ответила:

 

— Можно.

 

Что ему нужно, я не спросила, но отказать ему не имела права и не собиралась: помнится, не раз и не два обращалась к Толику по поводу продления талончика техосмотра на свою не самую новую и исправную машину, и он всегда помогал. Словом, я с улыбкой кивнула старому знакомому.

 

— Тогда вот, — Толик расстегнул борсетку, выудил оттуда и протянул мне несколько листочков бумаги с тусклой картинкой и «слепым» текстом. — Где-нибудь прилепить надо, на доску объявлений там иль прям на дверь входную, чтоб типа в глаза бросалось, — пояснил он. — Только сделать надо сегодня, обязательно, и желательно, прямо сейчас.

 

— Хорошо, — я снова натянуто улыбнулась, но всё же позволила себе полюбопытствовать: — А что это?

 

— Ориентировка на преступников. Сегодня получена, — прозвучало несколько неохотно. — Найдёшь место?

 

— Конечно.

 

— Ну, спасибо, — поблагодарил меня Толик, и улыбка у него была невероятно благостная: отделался! — А то я что-то устал сегодня как собака. Ещё и скотч у меня закончился: купить тут негде, надо доделать, а лепить уже нечем… Понятно, что всё это для проформы, но… Спасибо, в общем, Надюша, если что — обращайся! — заключил он.

 

— Ага, — я уже практически не слушала его, от нечего делать пробегая глазами содержание ориентировок и раздумывая, куда бы их приспособить: на дверь, конечно, было бы неплохо, но, боюсь, барыня Ольга Владимировна не оценят-с такого рвения. Вот с угла прямо к стене магазина — это можно, это правильно, туда и прилеплю. Там и люди ходят, и лепилось там такое уже не раз. Что ж, большое мерси Анатолию: хотя бы у меня ненадолго какое-никакое занятие появилось, хоть чуть-чуть это бесконечное время убью.

 

— Девки, где скотч? — ни к кому не обращаясь, спросила я.

 

Маринка и Юлька всё так же болтали у окна, не обращая внимания на меня, Ирка по-прежнему возилась с бумагами.

 

— Вы что, оглохли? — повторила я, — скотч где?

 

— В кабинете посмотри, — не поворачиваясь, бросила Ирка, и я, бухтя, что никто никогда меня никогда не слышит, прошла в указанном направлении. Вот ведь сучки, эти Марина с Юлей, ну попросят ещё о чём-нибудь!

 

Указанная липкая лента попалась мне прямо на столе, и сцапав её, а так же ножницы, я, не задерживаясь, направилась на улицу.

 

От встретившей меня убийственной, последождевой жарищи я в первый момент чуть было не рухнула там, где стояла: да уж, а от кондиционеров-то, оказывается, есть прок, но пока не выйдешь из зоны их действия — не оценишь. Ох, скорее надо клеить эти злосчастные ориентировки да идти обратно, а то сдохну ненароком, и не дождётся меня мой любимый.

 

Листков было четыре, и они очень удачно разместились в два ряда, так, что даже мудрить не пришлось. Послесуточная заторможенность, конечно, давала о себе знать: как ни жарило с небес, перебирать руками побыстрее, дабы ускорить возвращение в спасительную прохладу, никак не получалось, а потом и притерпелась слегка к жаре. В итоге, я немного сэкономила на скотче: нечего тут так уж стараться, никто это никогда не читает, а к утру вообще запросто всё отдерут! — и, наконец, завершив сие несложное задание, прикурила сигарету и остановилась напротив. Немного полюбовавшись результатом своих стараний, я уже развернулась было, чтобы уйти, как вдруг что-то словно царапнуло меня — как будто я, не до конца осознавая, мельком знакомое что-то узрела… Пришлось протереть глаза и вглядеться в ориентировки внимательнее.

 

На трёх бумажках из четырёх были изображены какие-то небритые, совершенно уголовные рожи, — таким только на зоне и место, подумалось мне. Да и не разобрать там толком ничего: так бывает, когда многократно отксерокопированный документ копируется дальше, снова и снова. Четвёртая же ориентировка была совсем другого качества: хотя и чёрно-белая, как все, но чёткая, и если копированная, то всего пару раз: текст на ней не сливался и был вполне читаем… А экзотически красивого молодого человека со светлыми глазами и волосами до плеч, изображённого на этом листке, я даже знала, — видела своими глазами только вчера вечером.

 

Само же содержание в первый момент вызвало у меня, наверное, остановку дыхания — или ещё что-то не очень правильное для здорового организма, потому что я на миг выпала из жизни. Перестала существовать… А потом просто сорвала её со стены (благо, никого поблизости не было, никто ещё ничего не видел), сунула обратно в карман синего форменного халата и поспешила скрыться в магазине.

 

Этой бумажке не суждено было увидеть свет: нет, не здесь!.. Я не допущу, чтоб она болталась тут, у всех на виду, читают её или нет — неважно: я не допущу, по крайней мере, пока не узнаю что это, откуда и правда ли. Пока не услышу ответы на все свои вопросы.

 

Едва нырныв в подсобку за занавеску, я снова увидела Ирку, на этот раз, разливающую по кружкам кипяток.

 

— Надь, ты чай будешь? — спросила она. — Кофе никому уже не помогает, мы решили чайку… О, Господи, чего это с тобой? — всполошилась она, едва повернувшись и увидев меня. — Белая вся…

 

— Да? Там жарко, может от этого… — пролепетала я и машинально глянула в зеркало, перед которым мои коллеги обычно приводили себя в порядок, глянула — и нихрена не увидела, как будто это и не зеркало было. Просто посмотрела на себя, не осознавая, ни кто я, ни где, ни зачем. В мозгу происходил некий сумбурный процесс, сводящийся пока только к одной фразе: о, Господи, ну что же мне делать?!

 

Ирка же, похоже, так и продолжала с тревогой разглядывать меня.

 

— Надь, ты иди домой, а? — полуутвердительно проговорила она, — а то ещё в обморок шлёпнешься…

 

— А Оля что скажет? — всё так же, на автомате спросила я, пока так и не славливаясь с действительностью.

 

— Оля, даст бог, до завтра не придёт, а если уж придёт… Скажу, что тебе плохо стало… Иди, Надь, иди: на тебе лица нет. Устала сильно?

 

Я на это лишь зацикленно-рассеянно кивала. О да, я устала! Устала от лжи, от мерзости, от того, что люди такие твари, — эх, это всё, похоже, и есть моя извечная судьба: видеть это всё, понимать, натыкаться на каждом шагу, давиться этим, но всё равно глотать.

 

Ира быстро сориентировалась: вызвала для меня такси и даже до машины проводила. Понятное дело, что цель у неё была своя и понятная: не допустить выхода из строя ценного сотрудника, но я… я была ей признательна за участие. Всё, что мне предстояло теперь сделать — это сообщить таксисту адрес и немного объяснить ему дорогу.

 

На заднем сидении комфортабельной, оснащённой встроенным кондиционером тачки я украдкой достала из сумочки измятый листок, не веря своим глазам, в который раз вчиталась… Написанное в нём не могло быть правдой, для влюблённой женщины — не могло!.. А для такой, как я, повидавшей за годы работы в торговле, как человек, казалось бы давно знакомый и даже уважаемый, заглядывая тебе в глаза и, чуть ли не падая на колени, просит взаймы, клянётся мамой, что завтра, прямо с утра, самым первым делом отдаст, божится, едва ли не целует руки, а потом исчезает с концами, а при случайной встрече и напоминании о долге злится и называет тебя бессовестной и бестактной — могло. Не только могло: бывало, и даже не одну сотню раз.

 

Эхххххх… Дура ты, Надя, дура, как и всегда. Всех тебе жалко… Всем ты готова помочь, и даже не деньги тебе при этом интересны. И ничему, НИЧЕМУ жизнь тебя не учит. Сколько ж ты ещё собираешься верить в то, что на земле есть хорошие люди?

 

«Заславский Станислав Олегович, 1986 года рождения, гражданин республики Беларусь, уроженец города Минск, — примерно так гласила ориентировка. — Разыскивается за убийство с особой жестокостью трёх человек».

 

Дальше шли особые приметы, номер и марка его машины — наверное, той, другой, на которой он меня подвёз в нашу первую встречу, и, соответственно, контакты спецслужб, куда следовало обращаться всем, располагающим какой-либо информацией о преступнике, — то бишь, мне. Венчало всё фото Стаса, не новое, надо полагать, примерно пятилетней давности, ибо на нём у моего красавца ещё не было этакой брутальной жёсткости в чертах лица — то был только лишь юноша, а не мужчина, как сейчас.

 

До дома оставалось совсем немного, и я, убрав опасную бумажку подальше от посторонних глаз, всмотрелась в проплывающий за окном пейзаж, и почему-то не упрямо стремящиеся к небу хоть ещё и редкие, но зелёные и живые травы да неубиваемую поросль на обгорелых пнях я увидела, а… только эти самые обгорелые пни. Только головешки и последствия прошлогоднего пожара. И то же самое чернело в моей глупой душе: свежий, только начавший зарастать горельник. И полыхнёт ли он снова, почернеет ли сейчас вторично, зависело всего лишь от одного человека.

 

Мне было так жутко и скверно, как никогда в жизни не бывало! И понимала я только одно: что не смотря ни на что, хочу услышать правду. Горькую… Нелицеприятную. Но единственную, какой бы она ни была.

 

Отчего-то я ни капли не сомневалась, что в этот раз не ошибусь и распознаю ложь.

___________________________________________________________________

Следующая глава: https://poembook.ru/poem/2226394-glava-25