Да, вы были красивы. Отчаянно, жгуче красивы...
Да, вы были красивы. Отчаянно, жгуче красивы.
Так и слышится мне: все о вас и шептало, и пело.
Этот мальчик стал крохотной частью хатынского пепла,
стала девочка тенью на школьном дворе Хиросимы.
Он выпиливал утром ружьё из сосновой доски,
а она, подпевая работе, чинила сестренкины гэта.
Через год по обломкам вскарабкались к небу ростки,
через год с небольшим говорить – не кричать – научились портреты.
Только мы, неразумные, смеем кричать и молчать,
строить мир на золе и песке, обещаньях и пактах,
но не слышим, как стонут навзрыд краснодонские шахты,
но не видим (так щиплет глаза) над Освенцимом чад.
А они – говорят, говорят, говорят. И глядят. И смеются.
Помнят запахи леса и вкус переспелой клубники.
И приносят – не спросят «зачем?» – в бестолковые наши уютцы.
Не пожар, а тепло.
Не обиды, а добрые книги.
