Призвание Часть IV Глава 4

Приветствия, рукопожатья…

Терпенья, други, сестры, братья!

С волненьем близимся к «ядру»,

Не дозволяю я перу

Событью этому ваять

Томы прелюдий, и начать

Главу, приятель, мне позволь

С того, что патриарх контроль

За Митей все же учредил –

Священник Швыльский к ним прибыл.

От духовенства заседая,

И в словопрения вступая,

Он тайно речи те писал,

Крест – диктофон с цепи свисал,

Служа поныне скверной цели:

Борцы за власть всегда умели,

Как голь на выдумку – хитрить;

Из топора – уху сварить!

Но кто ж его туда позвал?

Блохин – он руку прилагал,

Изведав прошлые событья:

Пиит желал кровопролитья,

Строча зловещие поэмы

На Митю – «волка»! Лучшей темы

Никита в жизни не писал, –

Религиозник выступал

В защиту православной веры,

Предвидя в Мите знак «химеры».

Минздраву это подошло,

В его сознание вошло,

Что Митя – плут и балагур;

Во время ланча, в перекур,

Он президенту доложил,

И вот, естественно, склонил

За Швыльским быстренько послать,

На всякий случай, так сказать.

 

– Лед содрогнулся, господа! –

С улыбкой, впрочем, как всегда

Сказал решительно пророк. –

За вами числится должок! –

Взглянув на крест, он обронил.

Поэт с ухмылкой процедил:

– О старом надо ль поминать?

Христос учил людей прощать! –

Переглянулись, осмотрелись

И вмиг щеками раскраснелись

Блохин со Швыльским, также мэр…

Пророк – спокойствия пример,

Им краснотой не подражал

И, как холстина, излучал,

Душой не морщась, здравый цвет;

Он с равнодушием навет –

Поэмы грозные вмещал;

И лишь к тому намек сказал,

Что б тот с каменьями не жил,

Да с миром Митю отпустил.

 

Рукою скуфью подправляя,

Злобой в очах своих мерцая,

Отец, как скромный лицедей,

В виду чинов, постов людей

Не распоясался, сдержался:

Наружный кантус подсобрался

Морщинкой на одном глазу,

Другим – чуть выдавив слезу,

Как будто плакать собирался…

От смеха Ветрин чуть сдержался,

Завидев Швыльского портрет,

Но дал он Стужину обет –

Высоки лица не смущать,

А только скромно отвечать,

Без фигуральных изречений…

Жаль, не таков был малый гений…

 

– Не станем прошлое журить,

Хочу я с вами говорить

Сегодня только о насущном! –

Глава промолвил. – О Грядущем? –

Мгновенно выпалил пророк.

– Не о Христе ли ваш намек? –

Немного хмурясь, вопрошал

Блохин – профессор, он желал

Задачу Божию попрать –

Досье подробное читать,

Как и Глава уже успел,

На оппонента; но прицел

Его был сбит не от того.

Так взбеленился он с чего? –

Тут критик может вопрошать.

Одним могу обосновать –

В нем воспалился мизантроп;

Перемотав же фильмоскоп,

В один из мрачных Бори дней,

Мы разглядим его детей;

Где смертоносная бацилла,

В могилу рысью утащила

Двух близнецов – Петра и Глашу;

Разлуки горькой выпив чашу,

Он очерствел в беде своей –

Винил и Бога, и людей,

Имевших встречу со Христом,

Стараясь их упечь в дурдом.

А что ж со Швыльским? Так!.. Сошлись!..

Их мненья скоренько сплелись

В одном на Митю, просто смех,

Что шизофреник! Смех и грех!

В чем грех? Возможность похулить

В нем Духа Свята. Пояснить

Давно я тайну вам хотел:

На троне сердца Дух воссел,

Когда пророк созрел принять –

Стал Святый верой созидать.

Не плотский Ветрин, в нем Христос

Жил – поживал, секрет был прост!

Бог хочет в каждом так живать,

Кто лишь дозволит; кто взалкать

К познанью истины посмеет –

В том Бог обитель возымеет;

Охотно с Сыном сотворит –

Кто Иисуса возлюбит!

 

– Неоспоримо, я о Нем!

Склоним сердца пред Ним! Начнем, –

Пророк с улыбкой простодушной

Им возгласил, – над миром душным

Дождь Божий с неба призывать,

Мрак поднебесной разгонять;

Но исповедь дадим пред тем!

– Что за нелепость и зачем?! –

Дубров с министром МЧС

Вдруг завелись. – В нем точно бес! –

С цинизмом Швыльский прорычал,

Он, соблазнившись, не сдержал

Свои эмоции, порыв;

Они прорвались, как нарыв,

Неся собою смрад гниенья…

В нем взорвалось «долготерпенье»!

Принялся Мите возбранять: –

Вельмож на исповедь призвать?! –

Он потрясал своим крестом,

Махал пред Ветрина лицом,

К нему во злобе подскочив,

Рукав от ризы засучив. –

Ах ты, щенок! Глупец! Наглец!

Он – демонюга! Твой отец,

Исчадье ада – Вельзевул! –

Отец Никита поднял гул,

Пришлось его угомонить –

С собранья с миром попросить –

Так председатель пожелал.

 

Пророк молитву открывал.

Вмиг воцарилась тишина,

В той атмосфере, как волна,

С небес излился мир, покой,

Дух воцарился здесь иной!

– Прости, Отец! Прости невежд!

К Тебе не ближе от одежд…

И не висящий с шеи крест,

Не стих, заученных словес,

Дает нам вновь повелевать,

Стихией грозной управлять;

Но в том – страны судьбу вершишь,

Тому – державную сулишь,

В ком не пустое «возлюбить!»

Смог в сердце – поле зародить

Зерно, упавшее дотоле –

Плоды принесть в небесной воле.

Чрез оного Ты возвещаешь,

Дождь долгожданный изливаешь...

Услышь моление мое:

Да придет Царствие Твое;

Звезда России пусть взойдёт!

Дождем разверзни небосвод,

Что б отступила путы мгла.

Сверши сердечные дела –

В завет с «язычницей» войди,

Купель живую низведи

Для покаяния людей,

Примером став планете всей…

Узрит пусть люд: Единый Бог,

Что от Тебя я превозмог

Сердца елеем наполнять;

Приди к нам, Боже, вечерять! –

Пророк же с силой возглашал,

Да так, что с кресла вдруг упал

Министр МЧС Трухнин;

Вмиг догадался врач Блохин,

–Эпилептический припадок! –

Он прокричал. Я буду краток,

Жуть не хотелось нагонять –

Апостол беса смог изгнать!

Что ж было дальше? Дальше – мрак

Поверг людей не в шок – в столбняк:

Тьма, проступая из-за штор,

От туч и ветра, сгладив спор,

Что нехотя возник в сердцах…

Отдернув шторы нараспах,

Всех бывших – ужас охватил:

Весь стольный град во тьму вступил,

В носах послышался озон,

С ним вперемешку и гудрон;

Звук мощный взрезал тишину,

Искрою грянул в глубину

И канонадой пробежал –

Гром с новой силой нарастал.

Над градом буря, как навес,

Восстала, вздыбила провес,

Искрами грозно полыхая,

Ветрами буйными вздыхая;

Бил беспощадно зычный гром,

Все сотрясая… Старый дом,

Что Казаковым созидался,

Поколебался, но остался

Дворец, как новенький, стоять;

Нахлынул дождь, стал заполнять

Он тут же трубы водостоков,

Свет фонарей мерцал в потоках

Ручьев, текущих на асфальт.

Москвы токсичную вуаль

Развеял ливень, растерзал –

«Змий древний», медля, уползал!

 

Мгновенья длились; все молчали.

Их потрясло – не ожидали,

Молитвы мощный результат –

Дела любого убедят;

О, что за чудный инструмент!

Смутился даже президент,

В докладе том он не встречал,

Что б Митя силой обладал,

Лишь злобных очерков строки,

Все от монашеской руки!

Протестантизм не торопился,

Во днях свободы затаился,

Боясь огласке с тем попасть –

Законы быстро пишет власть…

«Вдруг он от Бога!» – так решили,

Суды свои не приводили,

В том им помог Гамалиил –

Библейский муж, он так учил:

«Был в прошлом Февда, собирал

Толпы людей, их научал,

Ну, а когда его убили,

То про учение забыли!

Коль предприятие с небес,

Богопротивник тот и бес,

Кто на сие пяту вздымает –

Бог в веке всяком проклинает…»

С тем и отсрочили напасть,

Что б под опалу не попасть!

О чудесах Глава не знал:

Как лик иконы исчезал,

Как пал знамением амвон,

Щепою рухнув у икон.

Ему об этом исказили –

Как вандализм преподносили.

 

Догадкой теплился момент,

Весомый неба аргумент

Ум не желал обосновать,

Но факт есть факт, нельзя изъять!

Дождь барабанил, лил, стучал…

«Он – чудотворец!» – рассуждал

Не вслух, засев в углу, Борис,

Как дней военных журналист;

С ним рядом, погрузившись в сплин,

Сидел испуганный Трухнин,

Свой отрешённый лик пустой

С графина смачивал водой,

Сквозь Митю будто бы смотрел,

Скороговоркой робкой пел:

– Свят! Свят, Ты Боже Саваоф! –

Еще невнятных пару слов,

Те на наречии видать,

Ни я б ни ты не смог понять!..

 

Вот виден с неба первый луч,

Что прорывался из-за туч;

Вельможей взгляды привлекая,

Мглу небосвода разрезая,

Он постепенно проползал

К ним через крыши, прямо в зал

Скользнул, минуя подоконник…

Жаль не увидел то законник,

Сие б он лучше описал, –

У ног пророка луч играл,

Резвился рядом… задержался,

И вверх он к лику приподнялся,

Сильнее, ярче засветив,

Как будто неба объектив,

Сверкнул и вспышкой озарился –

Лик Митин аурой светился.

Рот приоткрыл Дубров и мэр,

И с ними бывший маловер,

Перекрестившись раза три,

Блохин шипел: – Смотри! Смотри! –

Сильнее выпучив глаза,

Скупая, дикая слеза

В густой сокрылась бороде…

Он в угрызении, в стыде,

Как обезумев, зарыдал,

Вслед за Никитой убежал.

 

Всё в одночасье обновилось,

Любезно в небе им светилось

Уж солнце. Белы облака

Плыли, как тихая река,

По синей глади; мирный звон

Курантов Спасской – испокон

Москве вечерю предвещал,

Град полной грудью задышал!!!

С повестки дня изъят вопрос,

Но новый встал наперекос,

Ни дать ни взять – котом скребя…

Досье отбросив от себя,

Глава, кивнувши, знак подал,

На брифинг Мите указал;

Другим покинуть зал велел…

Вопрос таинственный засел,

Понять хотел пытливый ум:

С чего вдруг Швыльский поднял шум?

Да и триумф ошеломлял…

Пророк с главою заседал.