Призвание Часть III Глава 5
Коль зелен виноград – не вкусен,
Коль молод – значит, не искусен;
А тут и вправду не понять –
Наш Ветрин, как бы вам сказать –
Не богослов и не ученый,
Не книжный – с неба одаренный!
Муж, в коем быстро возрастал,
Дар проповедовать! Кто б знал,
Что так судьба распорядится,
И Ветрин наш преобразится
Из мотов праздных и гуляк,
Став глашатаем!.. – Вот чудак! –
Кричал в собранье Михаил –
Митрополит; он мысль корил,
Героем сказанную вслух,
Переводя смущенный дух. –
Единству – этому ль бывать?
И вам ли этого не знать,
Устоев русских и традиций?
Вы ж только из своих амбиций
Устроите переполох! –
Кричащий, сделав громкий вдох,
В щеках краснея, медля встал,
Одетый в ризу; крест свисал
Солидный, на златой цепи. –
От этой мысли отступи,
Христом Мессией заклинаю!
Вас – изуверов, в корень знаю,
Вам лишь бы сеять, разобщать,
А после, как же удержать
Религиозную систему?
Объемли сложность сути, схему
Епархий по всея Руси;
Ты эту мысль погаси!
И возмущать других не смей,
А то дойдем и до ножей! –
Предупреждал тот с черным взглядом. –
Жизнь может стать кромешным адом,
Коль вне системы ты попрешь!
– Пусть будет так, но лесть и ложь
Христос умел изобличать;
А фарисейство – умерщвлять
Тех, кто на истину не лжет.
Наш день наступит, он придет,
Как тать, обрушится на всех…
В единстве – Церковь ждет успех! –
Речь продолжая о своем,
Глаголил Ветрин, – изживём
Мы ересь, идолопоклонство,
Ослепшей веры эпигонство!
На кафедральном – шум поднялся,
Он нарастал и превращался
В организованный хаос;
И кто-то громко крикнул – Пес,
Как смеешь нагло обвинять?!
Его б анафеме придать
За дерзать этакую надо,
Чтоб не смущал впредь Божье стадо!
Откуда взялся сей нахал?
– А кто бы знал! – другой кричал.
– Прошу вас, братья, успокойтесь!
Христом молю! Его побойтесь!
К чему весь этот балаган?
Простой он парень, из мирян.
Его я с Павлом пригласил –
Отец Климентий пробасил.
– Зачем? – спросили из толпы.
В тот день, преважные столпы
Церквей Христовых совещались:
Из русских городов собрались
Епископы большой страны,
Течений разных, их слышны
Нам выкрики и недовольство,
Со всех скамей – небес посольство;
Им братец Ветрин жару дал,
Вот от чего и гул стоял
По кафедральному собору,
«Единством» вызвав шум и ссору.
– Гоните дерзкого взашей! –
Звучали возгласы. – Злодей!
Он – волк в овечьей шкуре – вкрался!
Вот я чего друзья боялся –
Шум откровеньем сим поднять!
Умом плотским ли мысль объять?
Принес им Ветрин пробужденье,
Точнее – «ремо», повеленье!
Небес хотенье, на весь зал,
Он, как Креститель, излагал,
Держась в речах своих степенно,
Но громко, страстно, дерзновенно,
К Единой Церкви призывая,
Расколы им в вину вменяя,
Вернее, вскрыл мотив, причины,
Где не в развитии общины –
Но в сребролюбье, жажде власти,
Он указал «премудрых» страсти.
А страсти вправду накалялись:
За слово Митино цеплялись;
И если б были здесь каменья,
Его б забили, без сомненья…
Климентий вовремя вмешался;
Он, старец рослый, обращался
К толпе – эмоции унять,
Всем успокоится и внять,
Что речи суть, не в обвиненьи,
А в историческом решеньи,
Всем реформацию принять –
Семьей единой воскурять
В одном стремленьи – повсеместном
Служеньи, поприще совместном;
Все ответвленья упразднить –
Одной Христа Невестой быть!
–Вздор, вздор, Климентий, говоришь!
Ты что ж предания хулишь? –
Рябовский выкрикнул ему –
Ты, как-то призрачно, в дыму
Себе картину представляешь,
Не смуту ль этим разжигаешь? –
В костюме строгом, черном – «тройка»,
Священник вежливо, но бойко,
Поправкам Клима возразил;
И пальцем строго погрозил –
Он зелен, молод и горяч!
Ты ж – мудрый старец, не басмач,
Тебя ль, викарий, мне учить,
В безумном действе обличить?
Климентий – старец, муж от Бога,
И нет мудрее педагога,
В ком мир премудрость признавал, –
Климентий Павла одобрял,
И взгляд его, и рассужденье;
Он со студенчества общенья
С ним дружбу крепкую держал,
О Мите ж из газет читал,
Что чудо с парнем приключилось,
Престранным образом свершилось…
Рассказ сумел его занять,
Он после лично смог узнать
И с Митей дружбу завести,
Его в общение ввести,
В свой круг: различных докторов,
Догматиков, профессоров.
Пред ними Митя выступал –
В вечерях тайных заседал,
Где откровенье предвещало
По всей стране переворот,
И чрез пророка открывало
Имперской власти вновь приход.
Илларион тогда смеялся,
Он мысли этой изумлялся
Церквей историк, педагог,
Сказав, что Митя – демагог.
По-разному воспринимали:
Рукоплескали и зевали,
А политолог Гужевой –
Полковник в прошлом боевой,
Приподнимая свой бокал,
Тост кратко к этому сказал:
«Пьем ныне, други, за Россию!
За честь страны – буржуазию!
Честь пусть поднимется со дна,
Ведь в этом суть и глубина!»
О, как Белявского пьянила –
Отца Климентия роднила
Мысль об Империи, о Церкви…
Забвеньем трудодней померкли
Его старинные дела:
В нем, как и в Ветрине, жила
Идея Церковь обратить –
Первоапостольской ожить!
Не смог он мнениям восстать,
Желанье стало угасать,
Изжилась мысль понемногу,
Избрав смирения дорогу,
Клим растворил себя в ученье,
Неся собою просвещенье.
А ныне что же? День настал!
Отец Белявский распознал –
Времен знамения узрел;
И потому себе посмел
На совещанье Митю звать,
Где тот сумел к толпе воззвать.
Епископство, конфузясь речи,
С трудом удерживаясь сечи,
Хотели Ветрина изгнать –
Лишь случай смог «святых» унять.
Митрополит так разъярился,
Что выгнать Ветрина решился,
Когда пророк предупреждал
И громко, смело предвещал:
– О, кафедра, святой собор,
Умолкнет вскоре жаркий спор!
Помазанье в удел вступает,
Так Бог сегодня завещает!
А что не врал я – слышал глас –
Знаменьем кафедра для вас:
Она на части распадется,
Кровоточащей – лик сотрется...
Соблазн окончен, древний змей! –
Со скорбью глянув на людей,
Пророк предстал перед толпой.
Гуляев, скрежеща – рукой
На Митю гневно указал…
Великий страх толпу объял:
Рука Гуляева черствела,
На их глазах окаменела –
Не смог и пальцем шевелить,
От Мити снова обратить;
И тут же треск между колонн –
Щепой сложившись у икон,
Амвон, по слову, развалился;
И лик иконы растворился,
Став чистым местом на холсте,
Как вырез платья – декольте.
Небес знаменье – аполог
Поверг присутствующих в шок,
Без исключенья, всех кто был,
Уняв толпы постыдный пыл.
Михайло здесь же прослезился,
И жалясь, к Мите обратился:
– Помилуй, кто ж ты, провиденье? –
Митрополит стенал в моленье,
Чтоб Ветрин кару отменил.
Народ обоих обступил.
Рука в сей час же исцелилась –
Проклятье Митей отменилось.
–Так кто ж ты? – тот же вопрошал.
– Я тот, кого Отец избрал, –
Сказал спокойно чудотворец,
Небес слуга и царедворец, –
Явить заблудшим душам веру! –
Ответ, согревший атмосферу,
Сердца людей расположил –
Возмездья случай убедил,
Привел епископство в смущенье,
А те, дивясь и в изумленье,
Не знали, что и предпринять –
Как дальше быть – бежать, стоять!
Викарий сесть всем предложил –
Миролюбивый Клим служил
В соборе том уж сорок лет;
Он давних дней апологет!
Доктрины ложные вскрывал,
Но тайно! В сердце сохранял.
На мягких, вычурных скамьях
В багрово-золотых тонах,
Воссел опять епископат.
Рябовский Сергий – дипломат,
В духовном смысле этой роли,
От протестантской веры, доли,
Собравшись духом, знак подал,
Хотя весь зал теперь молчал.
– Себе позволю обратиться:
Когда ж сие должно случиться, –
Свой жаркий пыл преодолев,
Спросил он Митю, осмелев, –
Объединенье – в кой же час?
– Пророк для многих есть фантаст
И в этом веке упразднился,
Я ж ныне Богом утвердился,
Для заблудившихся в путях…
Что ж, «единенье» при дверях! –
Ответил Ветрин предвещая,
На лица медленно взирая,
Стоял, где девы лик истлел. –
Я обращаюсь к тем, кто зрел,
Не стал чужих богов кадить,
С язычеством костры палить:
Кто за единство всех церквей?
Проголосуем… ну ж, смелей!
Оферты той народ смущался,
Лишь Павел с Климом улыбался,
Приподнимая кверху руки;
На лицах многих ужас в муке
С холодным потом проступил,
Михайло силясь, предложил,
Но в этот раз уже смиренно,
Встал со скамьи своей степенно,
Снимая митру, морща лоб:
– Да… эдак время нужно, чтоб
Такой вопрос обжить, объять…
Не мыслю это, чтоб не лгать! –
Гнусавил он, взирая в пол. –
Как бы не вышел вновь раскол
В стране, где путанно без нас?
– Нет, нет, мой друг, не в этот раз! –
Пророк внушительно ответил,
Улыбкой ширясь, взглядом встретил
Седобородый, злой оскал;
Дух Мите мысли открывал,
Того, кто стоя, морщил нос,
Мечтал строчить о нем донос. –
Бог – сердцеведец, мысли знает,
Он с чистым – чисто поступает!
Не нужно время, чтоб понять…
На брачный пир Бог будет звать!
Коль в званых отзвук не найдёт,
По изгородям Дух пойдет,
Сзывая всех: хромых, увечных,
Немых, глухих и первых встречных… –
Глаза прищурив, выжидая,
Чтоб зал за речью поспевая,
Для главной мысли созревал…
Апостол, медля продолжал: –
Веротерпимость – лжи удел!
С вин толерантности пьянел
Народ наивный, простодушный,
Синоду верный и послушный…
– Что вы хотите тем сказать? –
Вдруг Швыльский начал выступать;
Брат до того сидел, молчал
И безучастно наблюдал,
Премудрый богослов Никита –
Красноречивого пиита
Бесцеремонный тон смутил,
Он больше Митю не вместил. –
Мы за единство, за систему,
Не делим больше диадему…
Един для всех религий Бог;
Себя Он многими нарек,
На выбор людям, именами. –
И хмуря лоб, ведя бровями,
Брат начал пальцы загибать,
Их имена перечислять: –
Иисус, Аллах, Ра, Брахма, Род
Иль Будда, Яхве! Наш подход:
Свободный выбор людям дать!
Чего же более желать? –
И потрясая бородою,
Квадратно стриженой, густою,
Епископ тут же вновь спросил: –
Так разъясните в чем посыл
Дискуссий ваших, монологов?
– Река любая от истоков
Берет начало… Мой посыл:
Напомнить то, чему учил
Наш Царь – Мессия Иисус,
Я лично принял с Его уст
И говорил, как Дух просил,
Вам – персонально пояснил:
Народ несведущ, неучен,
И тем ведом на ложный звон –
От ваших уст лобзал Коран…
Сей миротворческий аркан
Религиозных единений
И толерантных взглядов, мнений,
Христос «блудницей» называет!
Наступит час – весь мир познает,
Чьим согревались вы вином!?
Купцы, святоши под «окном»1,
Цари земные, что сходились,
С её казны обогатились…
Расплаты время настает;
Чтоб миновал вас эшафот,
С ней участь – язвы не делить,
Одно могу я предложить:
Главу возвысить от колен
Далиды, покидая плен…
Бог освятит Свою Царицу,
А Вавилонскую блудницу
Пятою будет попирать!
Россия станет многим – Мать! –
Пророк, ответив, удалился.
Уж месяц в небе засветился,
С претусклой ржавой желтизной,
Над бездной – матушкой-Москвой.
Толпа тогда не понимала,
Ведь мысль о «званых» к ним звучала,
Но вспомнит после, в «поздний час»…
Скажу лишь то, что всех потряс
Наш Митя Ветрин, дав предлог,
Помыслить тему между строк.
Был спор меж братьями, вражда…
Мы ж поспешим с тобой туда,
На полуночный диалог,
К шестой главе его сберег.
