Призвание Часть II Глава 3
Аудиозапись
Минула ночь, рассвет уж брезжит.
Проснулся Митя, друг приезжий,
Откушав чаю, рвется в путь…
Мысль о вчерашнем давит грудь.
Он движим страстью, сам не свой,
Брел вновь по той же мостовой.
Народ сновал вокруг и злился
На снег – тот бархатом ложился
На тротуары, на дороги,
В сугробах вязли чьи-то ноги:
Не успевал наш брат таджик,
С лопатой и метлою, вмиг
Убрать январский сей наряд,
А я, напротив, очень рад!
Мне по душе пушистый снег;
Прообраз манны, как чурек,
Нам небо зимнее дарует;
О том природа повествует,
Что сила вечная Его,
От сотворения всего,
Заметна в видимом творенье…
Но я увлекся; моим мненьем
Вам не пристало докучать –
Вернемся. Митя мой опять
Был движим мыслями о той,
Которой вслед кричал: «Постой!»
И так, не ведая к чему,
Пришел он к храму одному.
Равноконечный крестный вид
Корнями уходил в гранит.
Фасад, со всех его сторон,
Колоннами на части разделен.
Две части крайние равны,
А средняя чуть шире – в них видны
Двенадцать бронзовых дверей
Для люда русского, гостей.
Настенных тридцать шесть столбов,
Несли карниз и лепь веков.
Словно кокошники на нем водружены,
По три на выступах размещены,
Заостренных двадцать арок,
А чтоб точнее, без помарок –
Из них по две украсили углы.
И стены храма высоки, белы;
В них вытянутых окон обрамленье,
Для интерьера храма освещенье:
Шестнадцать в главном барабане –
Задумано так было в плане;
В проходах восемь, над хорами
Их тридцать три; и мастерами
Замысловатый горельеф
Был водворен, узор рельеф
Красой ложился на стенах.
И как на шахматных ферзях,
Увенчан храм пятью главами –
Златыми шлемовидны куполами:
Центральная и выше, и крупней,
Иные – сверху башен звонарей,
Что в выступах углов располагались;
А купола крестами завершались.
Разнился храм от византийских норм
Красой и легкостью изящных форм.
На паперти стоял мужик,
Одет убого, как печник;
Испачкан, подрана одежа,
И не лицо, а хуже – рожа
С глазами красными смотрела
На всех прохожих – робко бдела.
Ему б сейчас пойти поспать,
Но кушать хочется опять…
Так уж устроен организм
Что Бог тебе, что атеизм –
Плоть требует еды, питья
От сотворенья бытия.
Не стар… но нищ в родной отчизне,
Бомж, растворившись в пессимизме,
Брюзжа, раздавленный судьбой,
Дрожал с протянутой рукой.
Он был как все, одним из тех,
Кого ковал большой успех:
Из грязи в князи поднимаясь,
Но таковым и не являясь,
Не смог же сердцем устоять,
«Власть» раздавила, бросив вспять,
И повернула все, как в старь –
«Аптека, улица, фонарь», –
Что Блок писал и Пушкин здесь –
Златая рыбка, бабы спесь…
Страстям безумным предаваясь,
И с совестью своей не знаясь,
Любого «скушает» успех,
Не отменялось! Алчность – грех!
А прихожанин проходил,
Кто рубель клал, а кто хулил
Его истрепанный «прикид» –
Убогий был… к тому ж не брит.
Под небом есть всему черед,
Не мимо молвит наш народ:
Без денег в город коль пришел –
То сам в себе врага нашел!
Наш Митя чуть остановился,
Помедлив, снова в путь пустился,
Ему хотелось обойти
Чужую боль, но не пройти,
Ведь в сердце сохранился след
Слов материнских, с давних лет:
«Призри на нищих, им давай,
Вдов, сирот, слабых защищай!»
Он вспомнив, быстро воротился,
И к мужику… а тот уж скрылся,
Ушел неведомой тропой.
«О Ветрин, Ветрин, что с тобой?
Как медлен стал ты на даянье! –
То совести его стенанье,
Взывая к смутной голове,
В его глубоком естестве,
Изобличила в нем актерство –
Отсюда сердце стало черство. –
Притворства века принял ты печать,
Но все ж тебе даровано понять:
Душа – она ведь христианка,
А у тебя – гульба и пьянка!»
Так отворяя двери храма,
Душа влекла его, как мама,
Что с детства самого водила.
В тот час неведомая сила
Его ко входу подвела –
Оттуда музыка текла
На современный лад – джаз-рок,
И пенья голос так завлек.
Вошел, у входа встал украдкой,
И на лице его догадкой
Вопрос застыл: где ныне он?
Ему привычный взгляд икон
Не встретился, капеллы хор
Тут не звучал, но в соль-мажор
Играл приятный слуху звук,
С колонок лил ударных стук;
В приятном ритме отражался,
Над сводом купола венчался
Крик ловкой соловой гитары,
Бас, клавиш, скрипок пары
Сплелись в гармонию творенья,
И голос в пике поклоненья,
Касался самого нутра.
По телу зной, толи жара
Промчались – Митя оробел,
Он в одночасье захмелел…
А голос вторил, словно весть:
«Достоин принять славу, честь!»
