Призвание Часть II Глава 2

Свежа Москва крещенским утром.

На Красной, в самом месте людном,

Наш Митя брел под руку с той,

Что позвонила в час ночной,

Его спросила, супя брови,

От юной, бурной, страстной крови:

– Моим звонкам не отвечаешь?

– Ах Лада, милая, ты знаешь,

Я занят был одной проблемой.

– Какой же, милый друг, дилеммой,

Ты занят был, коль не секрет?

– Наукой, ведь ученье – свет!

Но, слава Богу, вне проблем,

Я отошел от этих тем.

– Мить, ложь твоя мне много обещает,

Да вот беда, уж больше не прельщает!

Какая боль – была пьяна тобой!

О, как наивно тешилась игрой

Твоих речей пленительны оковы,

Жаль, что обман имеет в них основы.

– То мнительность твоя тебя язвила

И ревность понапрасну возбудила!

Что не звонил, тому была причина,

Но этому ль печаль, кручина?

Твоих упреков не пойму…

Дай я печаль твою сниму! –

Он, резко приподняв её, вскружил

Так быстро, что едва не уронил;

Смеясь, наземь бурчащую поставил,

И шубки ворот Лады приподняв, добавил: –

Чем ни был занят я, и где бы ни скитался,

К тебе, моя звезда, одной лишь возвращался!

–Тебя, мой Митя, я не обвиняю,

Но впредь Вас видеть больше не желаю! –

И в ноги бросила букет из желтых роз. –

Вам не увидеть больше моих слез!

Лишь окрыленный вид меня пленил

И мне – несчастной голову вскружил.

Хотела верить вам, мой нежный друг,

Да Ваши чувства – временный недуг!

Мне одолжений ваших более не надо,

На сём твоя закончена бравада! –

И захрустев по снегу каблучками,

Платок сжимая нервными руками,

Она ушла… а он стоял, молчал,

И что сказать ей вслед, увы, не знал;

Смотрел на увядающий букет.

«Ничьим теплом не будет он согрет!» –

В нем, скрежеща, мысль проползла и смолкла.

Любовь плотская в веке всяком колка!

 

В глубоких размышленьях сам с собой,

Шум городской, возню не замечая,

Герой плелся по снежной мостовой,

С задором строчку: «…боле?» вспоминая.

За этим безобидным увлеченьем,

Судьбой ли, роком ли, теченьем

В окне трамвайном деву увидал?

Ту, что во сне!.. Которую не знал!

Их встретились глаза, на миг застыли,

А все вокруг куда-то так спешили,

Но миг прошел, трамвайчик скрылся,

И образа он вновь лишился.

Не понимая, что произошло,

Стоял, как истукан… а время шло.

И как-то все в душе его смутилось,

Рождалось, рвалось и вершилось,

Мгновеньем помутнело все в глазах.

«О ней ли грезил я во снах?

И та ли песня о весне

Легла на сердце, и в челне

Я ветром мчался, и сирень

В руках была моих, и глень

Пред мной стелилась, чернь кричала?..

Меня ли море в шторм встречало?

Аквамариновый браслет

В песках лежал, как яркий след –

Знак вопиющему в пути

И жаждущему обрести!..» –

Он с болью в сердце вопрошал.

Снег сыпал с неба, кто-то ждал

Трамвайных дней, сплетенных в нити,

Что не найдете вы в «Лолите»,

Что в «Докторе Живаго» есть,

Кто не ленив, то смог прочесть.

 

Поймав такси, отправился домой;

И Стужин здесь вослед кричит: «Постой!»

Помчались… Печален Мити взор.

Нам предстоит послушать разговор:

– Ну что же ты совсем не весел,

Младую голову повесил?

Аль приключилася беда?

Иль снова черная чреда

Тебя язвит? – О нет, мой друг,

Печален я, и тускло все вокруг…

Видать градская толкотня

Вполне измучила меня,

Не по душе и праздность жизни,

Мне опостыли в организме –

Томлюсь я, сердце теребя…

– Как не похоже на тебя!

Приди в себя, тебя ль я слышу?

– Да понимаю я, всё вижу,

Но для себя не уловлю –

Я словно нервную игру

На скрипке, с порванной струной,

Услышал за своей спиной.

–Какая скрипка, что с тобой?

Какой расстроен ты игрой?

− Расстроен? Нет, скорей смущен,

Я будто потерпел афронт!..

Слов нужных мне не подобрать,

Я разучился излагать,

То, что граничит рядом с былью,

Года овеяли уж пылью…

Могу сказать тебе одно –

Жизнь кадром старого кино

Порой пред нами предстает,

Оповещает, знак дает;

Но это тем, кто видит свет

Сквозь призму чуда, средь сует. –

Таинственно шепнув, герой зарделся,

От слов своих смущенно огляделся,

Себя он под прицелом ощущал,

Вздохнув глубоко, снова продолжал: –

Я не аскет и не догматик,

Я не холерик, не флегматик,

Не меланхолик – не секрет,

И не сангвиник, мой ответ:

Средь всех живущих теорем,

Я − симбиоз в квадрате тем!

– Пусть так, но что тебя смутило,

Что сердце юно загрустило?

− Поведаю тебе, Бекзат,

Хоть мой рассказ и странноват,

Но это дело давних лет:

Я ехал в университет,

Сюда, в Москву мой поезд мчал,

И месяц тускло освещал

Мой путь…– И что ж? – Да, сон мне был,

Который я почти забыл,

Но вспомнил ныне, день настал, –

Я и не думал, не гадал,

Ту деву юну, что во сне

Увидел здесь!.. Сейчас!.. И мне

Не верится, но этот взгляд

Сковал, пленил и словно яд

Разлился в жилах, стынет кровь…

Мне не забыть – увижу ль вновь?

Как в лихорадочном бреду

Меня знобит, несу бурду!..

– Сон говоришь? Что ж было в нем?

− Ай, муть, пустяк, и суть не в том.

Устал! Все, хватит о былом!..

Жизнь не смыкается кольцом! –

Сказал. И грусть смахнул рукой

От верха к низу. – Бог с тобой!

 

И к дому быстрое авто

Доставило друзей; и то,

Что было грустью, вмиг распалось,

В душе его уже не зналось,

Не ведалось, и этот бред

Он гнал, укутавшийся в плед;

А Стужин здесь, вне суеты,

Готовил кофе у плиты.

Костюм обычного покроя,

Оттенка темного алоэ

На нем одет, слегка помят,

Но сносен, хоть и простоват.

Его чуть бледное лицо,

Хотя смышлёно, но просто,

По нраву мне. Явлю я в нем,

Что днем не сыщете с огнем;

Оно в преддверье, на устах –

То вижу в черненьких очах.

Был невысок и худ собой,

На среднем – перстень золотой

Носил Бекзат – наследье дедов,

Как талисман поверья ведов.

Из казахстанских к нам сторон

Он тем же ветром занесен,

Что Митя и другие лица;

Спешат! Радушная столица,

Выпускников из разных стран,

Какой бы не был он буян,

Всех приютит – тем славясь в мире,

И кто невежество в сатире

О ней писал, тот был неправ,

Тот сам невежа и лукав;

Хотел пребыть в большом гламуре,

Увяз лишь в скромной авантюре.

 

Журналом глянцевым шурша,

Он кушал кофе не спеша.

Очередной рекламы строки

Читал; а сплетни, дрязги, склоки,

Что модны ныне на миру,

Его наскучили нутру –

Их опускал, листав страницы:

Вот тушь преобразит ресницы,

А здесь про зимнее пальто

И про шикарное манто;

На следующей – модный бренд

Костюмов, что интеллигент

Приобретает в бутиках,

А тут – о новеньких часах;

Но вот картины панорама,

Нет, вроде точно не реклама

Так увлекла Бекзата взгляд:

Там был прекрасный летний сад;

Фонтанов, статуй вдоль аллей,

Красивых, кованых скамей

Он панораму созерцал.

В глуби ландшафта наблюдал:

С размахом, вычурно усадьба

Стояла, словно пышна свадьба,

Правее – чудный, дивный храм

И надпись: Ныне быть судам!

Как знак, подсказка, сердцу звон.

Он вспомнил свой недавний сон,

Где голос чей-то пробуждал

И к совести людской взывал.

Журнал откинув, – Что за вздор,

Глаза мне кутает, как флер?! –

Смутившись, Стужин прошептал.

Бой полночь на часах вещал

Колокольным звоном стройно

На стене; и беспокойно

Сердце сжалось, мысль давила,

Распространялась, как бацилла,

Плела внутри какой-то план…

Ах вот, Бекзат наш – англоман!

Он хочет жительствовать там,

В особняке, где рядом храм…

Так сердцу полюбился вид,

Что хоть заплачь, завой навзрыд!

Гасил он сердца страсти пыл,

Был реалист, хотя и слыл

Мечтателем, кто ж не мечтал

Залезть на высший пьедестал?

Чтоб каждый мог о вас сказать,

А может пальцем показать,

Глася при этом: парень тот,

Достигший неземных высот,

Мечтал от юности своей,

Поставил цель и слился с ней, –

Он жил в ней каждый Божий день,

Вот результат – кто гордость, лень

В себе дознавшись, победит –

Успеха вскроет алгоритм!