Призвание Часть II Глава 2
Аудиозапись
Свежа Москва крещенским утром.
На Красной, в самом месте людном,
Наш Митя брел под руку с той,
Что позвонила в час ночной,
Его спросила, супя брови,
От юной, бурной, страстной крови:
– Моим звонкам не отвечаешь?
– Ах Лада, милая, ты знаешь,
Я занят был одной проблемой.
– Какой же, милый друг, дилеммой,
Ты занят был, коль не секрет?
– Наукой, ведь ученье – свет!
Но, слава Богу, вне проблем,
Я отошел от этих тем.
– Мить, ложь твоя мне много обещает,
Да вот беда, уж больше не прельщает!
Какая боль – была пьяна тобой!
О, как наивно тешилась игрой
Твоих речей пленительны оковы,
Жаль, что обман имеет в них основы.
– То мнительность твоя тебя язвила
И ревность понапрасну возбудила!
Что не звонил, тому была причина,
Но этому ль печаль, кручина?
Твоих упреков не пойму…
Дай я печаль твою сниму! –
Он, резко приподняв её, вскружил
Так быстро, что едва не уронил;
Смеясь, наземь бурчащую поставил,
И шубки ворот Лады приподняв, добавил: –
Чем ни был занят я, и где бы ни скитался,
К тебе, моя звезда, одной лишь возвращался!
–Тебя, мой Митя, я не обвиняю,
Но впредь Вас видеть больше не желаю! –
И в ноги бросила букет из желтых роз. –
Вам не увидеть больше моих слез!
Лишь окрыленный вид меня пленил
И мне – несчастной голову вскружил.
Хотела верить вам, мой нежный друг,
Да Ваши чувства – временный недуг!
Мне одолжений ваших более не надо,
На сём твоя закончена бравада! –
И захрустев по снегу каблучками,
Платок сжимая нервными руками,
Она ушла… а он стоял, молчал,
И что сказать ей вслед, увы, не знал;
Смотрел на увядающий букет.
«Ничьим теплом не будет он согрет!» –
В нем, скрежеща, мысль проползла и смолкла.
Любовь плотская в веке всяком колка!
В глубоких размышленьях сам с собой,
Шум городской, возню не замечая,
Герой плелся по снежной мостовой,
С задором строчку: «…боле?» вспоминая.
За этим безобидным увлеченьем,
Судьбой ли, роком ли, теченьем
В окне трамвайном деву увидал?
Ту, что во сне!.. Которую не знал!
Их встретились глаза, на миг застыли,
А все вокруг куда-то так спешили,
Но миг прошел, трамвайчик скрылся,
И образа он вновь лишился.
Не понимая, что произошло,
Стоял, как истукан… а время шло.
И как-то все в душе его смутилось,
Рождалось, рвалось и вершилось,
Мгновеньем помутнело все в глазах.
«О ней ли грезил я во снах?
И та ли песня о весне
Легла на сердце, и в челне
Я ветром мчался, и сирень
В руках была моих, и глень
Пред мной стелилась, чернь кричала?..
Меня ли море в шторм встречало?
Аквамариновый браслет
В песках лежал, как яркий след –
Знак вопиющему в пути
И жаждущему обрести!..» –
Он с болью в сердце вопрошал.
Снег сыпал с неба, кто-то ждал
Трамвайных дней, сплетенных в нити,
Что не найдете вы в «Лолите»,
Что в «Докторе Живаго» есть,
Кто не ленив, то смог прочесть.
Поймав такси, отправился домой;
И Стужин здесь вослед кричит: «Постой!»
Помчались… Печален Мити взор.
Нам предстоит послушать разговор:
– Ну что же ты совсем не весел,
Младую голову повесил?
Аль приключилася беда?
Иль снова черная чреда
Тебя язвит? – О нет, мой друг,
Печален я, и тускло все вокруг…
Видать градская толкотня
Вполне измучила меня,
Не по душе и праздность жизни,
Мне опостыли в организме –
Томлюсь я, сердце теребя…
– Как не похоже на тебя!
Приди в себя, тебя ль я слышу?
– Да понимаю я, всё вижу,
Но для себя не уловлю –
Я словно нервную игру
На скрипке, с порванной струной,
Услышал за своей спиной.
–Какая скрипка, что с тобой?
Какой расстроен ты игрой?
− Расстроен? Нет, скорей смущен,
Я будто потерпел афронт!..
Слов нужных мне не подобрать,
Я разучился излагать,
То, что граничит рядом с былью,
Года овеяли уж пылью…
Могу сказать тебе одно –
Жизнь кадром старого кино
Порой пред нами предстает,
Оповещает, знак дает;
Но это тем, кто видит свет
Сквозь призму чуда, средь сует. –
Таинственно шепнув, герой зарделся,
От слов своих смущенно огляделся,
Себя он под прицелом ощущал,
Вздохнув глубоко, снова продолжал: –
Я не аскет и не догматик,
Я не холерик, не флегматик,
Не меланхолик – не секрет,
И не сангвиник, мой ответ:
Средь всех живущих теорем,
Я − симбиоз в квадрате тем!
– Пусть так, но что тебя смутило,
Что сердце юно загрустило?
− Поведаю тебе, Бекзат,
Хоть мой рассказ и странноват,
Но это дело давних лет:
Я ехал в университет,
Сюда, в Москву мой поезд мчал,
И месяц тускло освещал
Мой путь…– И что ж? – Да, сон мне был,
Который я почти забыл,
Но вспомнил ныне, день настал, –
Я и не думал, не гадал,
Ту деву юну, что во сне
Увидел здесь!.. Сейчас!.. И мне
Не верится, но этот взгляд
Сковал, пленил и словно яд
Разлился в жилах, стынет кровь…
Мне не забыть – увижу ль вновь?
Как в лихорадочном бреду
Меня знобит, несу бурду!..
– Сон говоришь? Что ж было в нем?
− Ай, муть, пустяк, и суть не в том.
Устал! Все, хватит о былом!..
Жизнь не смыкается кольцом! –
Сказал. И грусть смахнул рукой
От верха к низу. – Бог с тобой!
И к дому быстрое авто
Доставило друзей; и то,
Что было грустью, вмиг распалось,
В душе его уже не зналось,
Не ведалось, и этот бред
Он гнал, укутавшийся в плед;
А Стужин здесь, вне суеты,
Готовил кофе у плиты.
Костюм обычного покроя,
Оттенка темного алоэ
На нем одет, слегка помят,
Но сносен, хоть и простоват.
Его чуть бледное лицо,
Хотя смышлёно, но просто,
По нраву мне. Явлю я в нем,
Что днем не сыщете с огнем;
Оно в преддверье, на устах –
То вижу в черненьких очах.
Был невысок и худ собой,
На среднем – перстень золотой
Носил Бекзат – наследье дедов,
Как талисман поверья ведов.
Из казахстанских к нам сторон
Он тем же ветром занесен,
Что Митя и другие лица;
Спешат! Радушная столица,
Выпускников из разных стран,
Какой бы не был он буян,
Всех приютит – тем славясь в мире,
И кто невежество в сатире
О ней писал, тот был неправ,
Тот сам невежа и лукав;
Хотел пребыть в большом гламуре,
Увяз лишь в скромной авантюре.
Журналом глянцевым шурша,
Он кушал кофе не спеша.
Очередной рекламы строки
Читал; а сплетни, дрязги, склоки,
Что модны ныне на миру,
Его наскучили нутру –
Их опускал, листав страницы:
Вот тушь преобразит ресницы,
А здесь про зимнее пальто
И про шикарное манто;
На следующей – модный бренд
Костюмов, что интеллигент
Приобретает в бутиках,
А тут – о новеньких часах;
Но вот картины панорама,
Нет, вроде точно не реклама
Так увлекла Бекзата взгляд:
Там был прекрасный летний сад;
Фонтанов, статуй вдоль аллей,
Красивых, кованых скамей
Он панораму созерцал.
В глуби ландшафта наблюдал:
С размахом, вычурно усадьба
Стояла, словно пышна свадьба,
Правее – чудный, дивный храм
И надпись: Ныне быть судам!
Как знак, подсказка, сердцу звон.
Он вспомнил свой недавний сон,
Где голос чей-то пробуждал
И к совести людской взывал.
Журнал откинув, – Что за вздор,
Глаза мне кутает, как флер?! –
Смутившись, Стужин прошептал.
Бой полночь на часах вещал
Колокольным звоном стройно
На стене; и беспокойно
Сердце сжалось, мысль давила,
Распространялась, как бацилла,
Плела внутри какой-то план…
Ах вот, Бекзат наш – англоман!
Он хочет жительствовать там,
В особняке, где рядом храм…
Так сердцу полюбился вид,
Что хоть заплачь, завой навзрыд!
Гасил он сердца страсти пыл,
Был реалист, хотя и слыл
Мечтателем, кто ж не мечтал
Залезть на высший пьедестал?
Чтоб каждый мог о вас сказать,
А может пальцем показать,
Глася при этом: парень тот,
Достигший неземных высот,
Мечтал от юности своей,
Поставил цель и слился с ней, –
Он жил в ней каждый Божий день,
Вот результат – кто гордость, лень
В себе дознавшись, победит –
Успеха вскроет алгоритм!
