Призвание Часть I Глава 3
Аудиозапись
Жизнь – не поле перейти!
Пролететь – не проползти!
День за днем несется вскачь,
Как на вороном лихач
Вихрем в полюшке промчит;
В колокол звонарь звонит…
Год за годом пролетает,
В памяти былое тает;
Отзвуком лишь с детства боль,
Вам, мой друг, сказать позволь:
Брак разладился у родных,
От процессов сих разводных
В сердце рана залегла
И подростку душу жгла.
После, как бы ни хотело,
Расставание назрело –
С милой Марьей Николавной,
Ставшей в жизни его главной,
И с сестрою младшей Верой.
Я не знал, с какою мерой
Горюшко соизмеримо,
И в душе неизгладима
Залегла глубоко рана.
Понял всё… да слишком рано!
Память давних лет хранит,
Жизни лист не позабыт,
И минул его уж цвет,
Жизнью новой он согрет:
Плод разгульный друг вкусил –
В казино играл и пил;
И от жизни вот такой,
Так сказать, «балдел» герой!
За учебником сидеть –
Сердцем станешь каменеть,
Говорил всегда он смело,
Речь держал свою умело:
Кто ученьем заболеет –
В жизни сладкой не приспеет!..
И с решеньем этим жил,
Факультета три сменил.
Был в начале педагогом
Физкультуры. Занемог.
После, влез на бухучет,
Получил там «незачет»,
А теперь – экономист,
Настоящий оптимист –
Много в жизни экономит,
От счетов аж полки ломит,
Где всегда кладет учет,
Перед родными отчет –
Сколь, куда, на что потратит!
Митя враз счета приладит,
Напридумав разных дел;
Немудрено! Во лжи – сквернел.
Все ж, не столько за прогулы,
Незачеты и разгулы
Факультеты он сменял,
Сколь себя во всем искал.
Больно много уж профессий
В наше время развелось,
Как бы не было концессий
Иль желанье прервалось
Мите быть, кем он захочет,
Кем судьба ему пророчит,
Словом или речью ровной
Мачехи, Эльвиры Львовны.
Только стоит ей узнать,
Что наш Митя погулять,
Страсть как любит по ночам,
И Диониса плодам
Придается столь чрезмерно,
Денег тратит непомерно –
Вмиг прервет его доход;
Но доложит наперед,
Что мол Митя наш все врет,
Ты, отец, послушай вот,
Полюбуйся своим сыном,
Уж пора его сечь дрыном…
На учебу ведь не ходит,
В казино, по барам бродит.
Надо б чадо наказать –
Денег временно не слать…
Кто б его бы образумил?!
От безделья обезумел –
Рук своих не поднимает,
Заработать не желает.
Пусть потрудится немного –
Так до часа гробового
Станет шею натирать;
Нам с тобой покойно спать
Митя твой не даст вовек.
Зверь он, зверь, не человек!
И подобными речами
Мужу спать не даст ночами;
Будет долго донимать,
На своем твердить, стоять…
Но наш Митя – молодец,
Понимает, что отец
Хоть и есть добрейший брат,
Впрочем, мог устроить ад –
Сыну сладку жизнь прервать,
Где богатств не сосчитать…
Разум в клетку заключен!
Как бы ни был ты учен,
Будешь жить под властью злата,
И любая сына трата,
Что ножом по сердцу – боль
Иль на рану сыпать соль!
Знал, что страстных он сердец,
Виктор Павлович – отец –
Без ума от этой дамы;
И, чтоб не случилось драмы,
Он умел всегда слукавить,
Дел своих отчет представить
Так, что сложно разобрать,
Может ногу черт сломать!
И поэтому беспечно
Жил наш Митенька конечно,
Во шелках, мехах и коже,
Только б было ему гоже.
Один копит, другой тратит
И себе не скажет – хватит!
На разгульну жизнь спускает,
И к искусству сердце знает
Путь, дороженьку, тропу –
Не одну любил гульбу!
В Большой – спешит на Волочкову,
В Малый – шел на Муравьеву,
Театр Ермоловой знавал –
Безруков Пушкина играл;
Гостем хожь в «Сатирикон»,
Там Аверин сел на трон,
На Пореченкова – в МХАТ
Или просто на Арбат,
Где любил герой гулять,
Вечерами размышлять.
Посетитель галерей
Али Пушкина музей;
Хаживать на Воробьевы
Иль в «Царицыно» на новых
Лодках плавать, в лес – мечтать,
Ветрин может удивлять,
Столь контрастным увлеченьем…
Хоть и плыть любил теченьем,
Но толпе не потакал,
Ни пред кем не лепетал –
На все имел свое он мненье,
Тверд всегда в своем решенье,
Был характером в отца,
Так же красотой лица
Он ему был благодарен –
Вот такой вот «государин»!
Собой чарующ, я не спорю,
И даже самого Париса
Он превзошел в своей красе:
Высок, стройнее кипариса,
И позавидовали б все,
Чему ж… великолепью? Горю?
Попав под власть красы своей
Легко стать пленником гордыни,
Рабом лишь ветрености сей,
Что часто можно встретить ныне;
Но миловал героя Бог,
Хоть, я-то знаю, мог бы, мог
Дать нагоняя за походку,
Уж горделиву и бородку,
Что любит иногда носить
Герой, лишь стоит отрастить.
Был худ лицом и даже бледен:
Табак здоровью очень вреден,
Но бледность эта шла ему.
Ты спросишь: Чем? – Сам не пойму!
Чуть вдавлены виски его,
И на высокое чело
Ложилась челка пеленой,
Небрежной темною волной.
Не строгим был, но строг лицом,
Бровями вблизь к глазницам;
Очам, пылающим огнем,
Дивлюсь… большим ресницам.
Люблю за темноту очей,
За пламенность и страсть речей…
На сём вернемся, повторю:
Проснулся Митя во хмелю.
