Шесть писем Андрею Санникову

Постепенно становятся ближними те,

с кем стоишь в одной очереди, в тесноте

разбираешься в родственном дыме,

вскоре сватаешь лучших друзей к чужим

дочерям. Недвижима очередь, и режим

ожидания видится послушанием, без гордыни.

Люди, встреченные вне их родных городов

напоминают извлечённых из почвы кротов:

озираются, чаще отводят в сторону, понижают громкость.

Вероятно, это их клоны живут на свету:

трудно им пить и есть с репродукторами во рту,

не к кому обращаться в случае сбоя или поломки.

Самые правдоподобные облака

я повстречал в паломничестве, пока

нёс вертикально хоругвь (вдоль оживлённой трассы):

не заслоняли, а излучали свет.

И молодой священник смотрел им вслед

тем самым взглядом (звенигородского Спаса).

Эту поляну выбрил большой самолёт.

Мы сейчас празднуем здесь дни рождения, вот.

Столько смертей одновременно только таким «отдарком»

гасятся. Здесь до сих пор горят

недолетевшие призраки. Им говорят:

«Будьте живыми» - и наливают «Путинку» или «Марку».

Даже не спрашивай: «Что получилось бы…» Нет

и не могло быть других вероятностей. Мне

не написать ни строки при иных отношеньях

с каждым любившим, и с каждым любимым. Прикрой,

не допускаю возможности числить игрой

весь этот бисер, в котором иду по шею.

Договоримся, родной мой, что никогда

красное слово не выберем (это вода)

и мы не станем меряться одиночеством. Хватит спора:

кто громче хлопает, дольше смеётся, вкрад-

чивей шуршит облетевшими листьями. Брат,

ангелы нас не оставили, и на пороге появятся. Скоро.