Дырявость крыш

Суровые года почили крепким сном

для многих.

Есть пища, кров, горячая вода;

и рабского уменьшилось труда,

быть может, втрое.

Вдвое.

Иль вчетверо.

Здесь. В городе. Статистика - лишь числа.

А где-то тащат воду с коромыслом,

встречают без салюта Новый год.

Зато есть свой зелёный огород.

Очаг. Дрова.

И вроде бы неплохо:

скрип половиц, а на огне картоха...

Но вся эта чудесность - на словах.

А вы зайдите в русской глухомани

на чашку чая

к милой Бабе Мане...

и будете, как после поля брани, -

не раззабудешь

и не разглядишь.

Дырявость крыш.

Забытость и усталость.

- Да что, сынок, мне жизни-то осталось?

Поди уже как девяносто пять

годков понабежало.

Пожары

помню.

Как рожала

детей в войну.

Своих сыночков - пять.

Две дочки.

Все померли. А я - живу.

И нет конца делам...

То прополи, засей,

то хлам

опять накопится, -

всё выкинь, разбери.

А, коль зима - дрова руби...

Заботиться...

- И... сами всё? А внуки?

- У них чрезчур белёсы руки.

Внуки...

Им дела нет до старости в глуши.

Спешишь?

- Уже...

- Иди домой.

Здесь холод. Вши.

Да не пугайся, вру.

Всё будет чисто тут, пока я не помру.

Клопы. Да, может, тараканы...

Уж грезишь, вижу, ты до ванны

и в дом свой тёплый убежать.

Езжай ты с Богом.

Сейчас поди вам можно выбирать.

А раньше, милок, было по-другому.

Спасибо, что помог с соломой

и дыры кое-где подзалатать.

...и улыбается устало Баба Маня.

Шумит за темнотой окна камыш.

- День прожит, стало быть...

Ох, завтра в баню!

Ну что, сынок?

Чего молчишь?..