День полной талерантности

Сегодня – День полной толерантности. Анатолич особенно ценил, когда праздничный день выпадал на пятницу – можно засидеться допоздна в любимом баре два вечера подряд. Прекрасно! Мужчина надел элегантный черный костюм, повязал красный галстук – он любил красные галстуки как воспоминания о юности – причесал седеющие волосы и двинулся в путь.

 

 

 

Народу в баре оказалось предостаточно, легкий дымок сигарет струился, словно благодатные курения в буддийском храме. Стройная девушка с выбритым затылком пила на брудершафт с полноватым невысоким мужчиной, который свободной от коктейля рукой усердно гладил ее по спине, при этом постоянно задевал пальцами застежку бюстгальтера, словно вслепую играл на музыкальном инструменте с одной струной.

 

 

 

«Вот это я понимаю, музыка любви!» – одобрительно кивая, подумал Анатолич и осмотрел помещение в поисках интересного собеседника: пить один он не любил. Двое мужчин за столиком у барной стойки привлекли его внимание. Один, солидный, с гладким полированным лбом, курил гаванскую сигару, стряхивая пепел в тарелку с салатом своего соседа. В перерывах между затяжками он цедил виски. Второй, приземистый и широкоплечий, с татуировкой синей стрелы на лысом черепе, беспрестанно озирался, находясь под впечатлением от новой обстановки.

 

 

 

За соседним столиком сидели полицейские: черный (отчего-то в рэперской шапочке) и белый, – они пили и неторопливо беседовали.

 

 

 

Анатолич подошел к человеку с гаваной и, указав на свободный стул, спросил:

 

 

 

- Можно присоединиться к вашей компании?

 

 

 

Гавана развел руки, пошевелив бровями и губами.

 

 

 

- Присаживайтесь, кто ж вам запретит, сегодня такой день – каждый имеет право сесть, - мужчина, сделав губы трубочкой, выпустил кольцо дыма, - Во всех смыслах этого слова.

 

 

 

Анатолич, оценив шутку благодушным кивком, заказал виски, приземлился на круглый стул и представился:

 

 

 

- Анатолич.

 

 

 

- Профессор, - лениво проговорил мужчина, - А это Аватар, но он не говорит по-русски.

 

 

 

- А на каком говорит?

 

 

 

Анатолич слегка взволновался – не придется ли ему сегодня блистать своим корявым английским?

 

 

 

Профессор достал из кармана голубой платок с нежной белой каймой, вытер лоб, отчего тот стал блестеть чуть меньше.

 

 

 

- На своем-м-м... эти анимэшники изобрели свой язык, и теперь только на нем... даже родной русский позабыли.

 

 

 

- Барамбашуг ила бранцуга! - недовольно смахивая с салатного листа пепел, сообщил чувак с синей стрелой.

 

 

 

- Барамбашуг, - согласился профессор.

 

 

 

- Вы понимаете, что он говорит?

 

 

 

- А чего тут понимать. Они пепельницу мне принесут или нет? - профессор кинул окурок сигары в салат. - Матерится он, волнуется, обещали живое толерантное шоу, а его все нет и нет.

 

 

 

Ослабив тугой узел галстука, Анатолич заказал сухарей с креветочным соусом. «Шоу. Шоу это хорошо, особенно если там будут дамы, особенно если дамы будут... впрочем, посмотрим». Он слегка покраснел, теребя кончик галстука. Тоже захотел выругаться, но по-русски постеснялся, а на анимэшном не умел.

 

 

 

- А ваш товарищ не обидится, что вы ему в салат так безапелляционно?.. - желая поддержать разговор, поинтересовался Анатолич.

 

 

 

- Обидится? - профессор достал сигару из внутреннего кармана пиджака, провел вдоль нее носом, вдыхая аромат, и глубокомысленно закатил глаза, - Знать бы, что у него в голове под этой стрелкой творится.

 

 

 

- Что?

 

 

 

- Ничего, - кротко бросил человек с сигарой, - На меня не обидится, а то кто его, дурака, домой повезет.

 

 

 

Тем временем свет в помещении притушили, и окружающая обстановка стала похожа на пещеру, в центре которой направленный луч прожектора высветил длинную худую фигуру в твидовом пиджаке и при бабочке.

 

 

 

- Уважаемые посетители, сегодня в нашем заведении в честь Дня полной толерантности мы развлечем вас живым шоу и разнообразными выступлениями! Первым номером вашему вниманию будет представлена пропаганда насилия! – голос громыхал из колонок под аплодисменты и одобрительное улюлюканье.

 

 

 

Худой поднял руку, в которой держал симпатичного зверька, таращившего глазки-бусинки и перебирающего задними лапами.

 

 

 

- Это мой хомячок Геннадий, - начал он, - Я собираюсь оторвать ему лапки, а потом медленно придушить.

 

 

 

Мужчина улыбнулся, поклонился и, погладив животное, продолжил:

 

 

 

- Поверьте, это очень приятно, успокаивает нервную систему после долгого трудового дня, а также способствует стабилизации психо-эмоционального состояния. Одновременно придает бодрость и создает хорошее настроение. Многие люди разных возрастов давно практикуют метод, который я вам сейчас продемонстрирую. Рекомендую обязательно попробовать всем, у кого есть домашние любимцы: рыбки, птички или кошечки. Если таковых нет, не печальтесь: наверняка под рукой у вас найдется кто-то из родных или близких...

 

 

 

Анатолич скривил физиономию и отвернулся. Профессор удивленно поиграл бровями.

 

 

 

- Понимаете, я очень люблю животных, и смотреть на такую картину выше моих сил, - Анатолич бросил исполненный надежды взгляд на полицейских, которые продолжали о чем-то тихо беседовать, спокойно поглядывая на человека с хомяком.

 

 

 

- Может быть, господа полицейские чем-нибудь помогут? Ведь зверюшка невинная погибает!

 

 

 

- А чем они могут помочь? - профессор чиркнул спичкой, но сигара не раскурилась. - Он имеет право на собственное мнение, так сказать на самовыражение, нравится это кому-то или не нравится.

 

 

 

- Продотух мурилоп, - сквозь зубы ругнулся Аватар.

 

 

 

- Откуда ты такие словечки знаешь нелитературные? - профессор снова полыхнул спичкой, сжег ее до основания, подпалив пальцы, но сигара не сдалась, и он раздраженно подул на обожженные пальцы.

 

 

 

- Но неужели ничего нельзя сделать?

 

- Сделать всегда что-нибудь можно.

 

 

 

Профессор отклонился вместе со стулом назад и, повернув голову, спросил у полицейских:

 

 

 

- Джентльмены, не найдется ли у вас огня?

 

 

 

Черная Шапочка протянул зажигалку, профессор, превращаясь вновь в Мистера Гавану, поблагодарил его. А тот, указав на сцену, где Худой продолжал распинаться о пользе насилия над живыми существами, задумчиво спросил:

 

 

 

- Как вы думаете, это всё применимо в условиях Крайнего Севера?

 

 

 

Гавана сочувственно кивнул:

 

 

 

- Вопрос очень интересный, - подвинув стул ближе, он наклонился, как будто собирался поведать нечто интересное, но не слишком значительное.

 

 

 

- Таких тонкостей я не знаю, но мне доподлинно известно, что животное в руках этого молодого человека является геем.

 

 

 

Оба полицейских встрепенулись и вскочили со своих мест, да так резко, словно профессор тайно подвел электропровода к их столику и дернул рубильник. Хранители правопорядка спешно забрались на сцену и, схватив ошарашенного Худого, без объяснений выкрутили ему руки. Черная Шапочка ловко выхватил животное, прижал к груди и погладил, его бледнолицый товарищ щелкнул наручниками на запястьях мужчины. Посетители немедленно затопали ногами и засвистели.

 

 

 

- И это вы называете толерантностью?!

 

- Где уважение к личности?

 

- Дайте человеку высказать свое мнение!

 

 

 

Белый полицейский поднял руку и, словно факир, тушащий пламя, толкнул ладонью воздух, останавливая волну протеста.

 

 

 

- Мы задерживаем этого человека по подозрению в нетолерантном поведении. Нам стало известно, что животное, к которому этот мужчина собирался применить насилие, является геем.

 

 

 

Возмущенные возгласы стихли, а некто невидимый из дальнего темного угла пробасил:

 

 

 

- Дали бы вы в печень этой каналье нетолерантной!

 

 

 

- Вот так? – и белый полисмен двинул Худого кулаком – тот скрючился и, застонав, повис на руках у полицейских.

 

 

 

- Да! Так!

 

- Извините, не имеем права.

 

 

 

Под дружные аплодисменты мужчину выволокли из бара. А тем временем на танцевальную площадку вывезли две черных коробки, рабочие натягивали вокруг периметра стальную сетку – шла подготовка к следующему номеру.

 

 

 

Вскоре полицейские вернулись и сели за свой стол, спокойно продолжив пить пиво и вести разговор. Чернокожий достал из шапочки хомяка и положил на стол, его напарник налил немного воды из стакана в блюдце, животное, попробовав воду розовым языком, с радостью прилипло к посудине. Наблюдая за этим умилительным процессом, Анатолич, расчувствовавшись, поделился со зверем последним сухариком. Полицейские поблагодарили его, а Черная Шапочка поделился своими размышлениями:

 

 

 

- Вы знаете, я прошел углубленный курс психологии в академии, и по работе мне много приходится изучать природу человека. Часто такое бывает, что человек не может признаться в каких-то вещах даже самому себе, возможно, этому способствуют нормы закостенелых традиций общества или воспитание в семье, но душевный конфликт, который возникает в результате, часто приводит к различным формам агрессии, пропагандируемой как норма. Могу вам с уверенностью сказать, что тот несчастный человек на самом деле сам является латентным хомяком...

 

 

 

- Латентным хомяком-геем! - добавил профессор, указывая на потолок перстом. Анатолич подумал, что в этот момент Мистер Гавана чем-то напоминает статую Свободы, только место факела у него тлеющая сигара.

 

 

 

- Да, безусловно, латентный-хомяк гей. Вы совершенно правы. И кстати, спасибо, что выполнили свой гражданский долг.

 

 

 

- О, это пустяк, - профессор с достоинством принял похвалу, как человек, привыкший к ней и уже мало обращающий внимание на такие мелочи.

 

 

 

Черная Шапочка тронул за плечо бледнолицего напарника:

 

 

 

- Видишь, мы успели, я тебе говорил – не надо вести его в участок…

 

 

 

- А что там? - влез Анатолич.

 

 

 

Бледнолицый поднял цветную рекламку:

 

 

 

- По программе должна идти расовая ненависть! - он погладил шерстку маленького животного на столе.

 

 

 

- Это вам не хомячков душить, расовая ненависть – процесс древний и глубокий, практически интимный в своей индивидуальности, и хоть он ежедневно происходит в каждом человеке, но только душа с тонкой творческой организацией способна вникнуть в его суть. Это как тонкая линия на рисунке живописца, которая отделяет одно от другого: черное от белого, темное от светлого. Расовая нетерпимость позволяет понять кто есть кто, увидеть истинную сущность человека.

 

 

 

- Как хорошо сказано! - Анатолич блаженно улыбался, повезло же ему сегодня попасть в компанию интересных людей, у каждого из которых имеется свое особое мнение по разным вопросам. Есть о чем поговорить. Даже Аватар, уже ошалевший от выпитого и смотрящий на мир сквозь щели хмельных глаз, ему нравился, ведь на каждое событие у того находилось новое неведомое непосвященным матерное слово. Замечательно! Желая не отставать от компании по умным мыслям, Анатолич предложил:

 

 

 

- Может, ему пива налить? – и указал на хомяка.

 

 

 

- Идея хорошая, - согласился бледнолицый и налил в крышечку от бутылки темного нефильтрованного, - Пусть порадуется, неизвестно сколько ему еще осталось...

 

 

 

А на огороженной площадке представительный мужчина – плотный, с висящими запятыми усов на рыхлом лице – держал речь.

 

 

 

- Сегодня, уважаемые посетители, вы увидите несомненную пользу расовой ненависти не только как эстетического зрелища, но и как важного этапа в эволюционном становлении личности, станете свидетелями того, как ее мощная энергия придает силы, помогая самоопределиться и поднимая социальный статус. Расовая ненависть позволяет создать окружающее пространство таким, каким бы вы его хотели видеть, наполняя его лишь дорогими и любимыми вашему сердцу вещами.

 

Усатый принялся раскрывать коробки. В них оказались два кролика – белый мирно пожевывал наваленную комом зелень травы, а черный сидел в клетке и, просунув темный нос сквозь прутья, с немым укором посмотрел на собрата, губы его шевелились в такт жевательным усилиям белого товарища. Усатый ведущий начал излагать историю находящихся перед ним ушастых созданий.

 

 

 

- Эти два специально подготовленных кролика создадут феерию чувств и наслаждений для истинных ценителей расизма. Черный кролик всю свою жизнь провел в клетке, не зная свободы, жуя жалкие крохи соломы, а рядом с ним в огромном вольере жил его собрат с белым цветом шерсти, которому доставалась самая отборная, сочная трава и вкусная морковка по воскресеньям. Если бы вы знали, сколько ненависти скопил черный кролик и сколько высокомерия вобрал в себя белый! Когда я раскрою эту клетку, нашему внимаю откроется неописуемое зрелище ненависти на расовой почве. Для усиления эффекта обоим животным сделана инъекция адреналина, заточены когти и зубы.

 

 

 

Усатый не без опаски поднял крышку клетки, резким движением отбросил ее и, словно ужаленный, моментально ретировался с поля боя. Забежав за оградительную сетку, он трясущимися руками щелкнул замком на решетке и только тогда, сев на стул, вытер рукавом пот со лба.

 

 

 

- Думаю, у белого нет шансов, - претенциозно заявил Черная Шапочка.

 

 

 

- Ты забываешь, мой друг, о том, что черному всю жизнь навязывали рабскую идеологию, - ответил его напарник. Выражение его лица было как у игрока в покер, сделавшего крупную ставку и старавшегося не выдать ни единой эмоции.

 

 

 

Осознав, что проход открыт, черный кролик выбрался на свободу. Первым делом он наклонил голову, свесив уши на бок, глаза животного сверкнули недобрым огнем, оценивая врага, он громко и сердито забарабанил лапками по деревянному настилу. Усиленный микрофонами звук гулко разнесся по помещению. Животное в два прыжка одолело расстояние до противника.

 

 

 

Анатолич дрогнул и, не выдержав, отвернулся, Аватар – тоже. Они переглянулись.

 

 

 

- Барамбашуг.

 

 

 

- Барамбашуг, - согласился Анатолич, - Полный барамбашуг.

 

 

 

Он не видел происходившего на площадке, но по странным выражениям физиономий понял, что нечто необычное. На лице профессора застыла маска саркастического удовольствия, бледнолицый полицейский вытянулся в недоумении, Черная Шапочка расплылся в улыбке.

 

 

 

Собрав волю в кулак, Анатолич осторожно повернулся. В центре огороженной железной решеткой площадки черный кролик, пристроившись сзади к белому, быстро и ловко, как это умеют только кролики, делал свое дело.

 

 

 

- Это же... так... поразительно! - вымолвил после некоторой паузы Анатолич.

 

 

 

- Да уж… - выдавил бледнолицый.

 

 

 

- Самец и самка, выходит. - Черная Шапочка не скрывал удовольствия от созерцания происходящего.

 

 

 

- Любая ненависть ниспадает в пучину любви в условиях полной толерантности, - заявил профессор, размахивая сигарой. - Вы знаете, при не нуждающейся в доказательствах ярко выраженной агрессии в человеческом существе, волна толерантности обладает достаточным потенциалом, чтобы накрыть его с головой, не оставляя места никакой вражде. По моему мнению, это и есть проявление той самой, главной заповеди. А при отсутствии вражды человеку ничего не остается, в хорошем смысле этого слова, как только возлюбить ближнего. И уже становится не важно, кто этот ближний – мужчина, женщина, черный, белый или же это просто домашнее животное или даже растение.

 

 

 

В баре оглушительно зааплодировали. Усатый, стоявший у решетки с совершенно потерянным видом, услышав овации, взбодрился, приветственно взмахнул рукой и несколько раз поклонился. Хлопки стали еще громче, кролики продолжали интенсивно любить друг друга, попадая в ритм – вероятно, сказывалась инъекция адреналина. Хомяк, обеспокоенный шумом, приподнял мордочку над крышкой с недопитым пивом и попытался ретироваться, но это получилось у него прескверно: сначала беднягу понесло влево по кругу, потом вправо, а потом и вовсе завалило набок. Несколько раз хомяк изобразил слабую попытку подняться, но вскоре, перестав бороться с коварными градусами, замер.

 

 

 

- А они не перетрудятся? - взволнованно поинтересовался Анатолич.

 

 

 

Профессор лениво пошевелился, высматривая официанта.

 

 

 

- Не волнуйтесь, им сейчас хорошо, - и, обратившись к окружающим, спросил: - А не заказать ли нам на закусочку мяска?

 

 

 

Идея всем очень понравилась. Анатолич из скромности промолчал. Профессор пошептал на ухо официанту, выразительно глядя на двух животных, работавших, как заведенные, потом с довольным видом откинулся на спинку стула, хлебнул виски и привычно задымил.

 

 

 

Тем временем бармен и по совместительству конферансье объявил, что следующим номером будет разжигание межрелигиозной вражды, уважаемые посетители увидят битву представителей пяти самых известных религиозных конфессий. Воображение Анатолича мгновенно заработало, он представил, как в центр зала выходит раввин, неся в руках тору с железными заточенными краями, на него тут же набрасывается мулла, яростно размахивающий серповидным блестящим кинжалом – они бьются некоторое время, и тут из тьмы выпрыгивает буддийский монах с лысым черепом и красными моксами на нем, приехавший непременно из Шаолиня. Огромными набитыми кулаками он отправляет обоих в нокаут, и тут на сцене появляется православный батюшка, угрожающе размахивающий кадилом, кадило влетает со всей силы в монаха и кровь фонтаном брызг рассеивается по помещению. Несколько капель попадают на стекло бокала женщины с бритым затылком, она вздрагивает, поднимает бокал и восхищено смотрит, как красная капля на фоне белого вина медленно стекает вниз. Последним появляется на сцене сайентолог с коварной улыбкой на лице... Фантазии Анатолича оборвались: в центр зала вышло пять фигур в балахонах, полностью скрывающих их лица и руки. С разочарованием он узнал, что поединок будет музыкальным.

 

 

 

- А как мы узнаем, кто к какой религии принадлежит? Они же все одинаковые в этих своих балахонах, совершенно непонятно, кто есть кто?

 

 

 

- Толерантность уравнивает всем шансы, чтобы не было предвзятого мнения, - пояснил Черная Шапочка.

 

 

 

Фигуры в балахонах дружно грянули битловское Yesterday, потом под дружные овации перешли на Summertime, зрители принялись голосовать предоставленными для этих целей карточками с цифрами, а потом за столик профессора принесли с пылу с жару ароматно пахнущее жаркое.

 

 

 

- Ваша крольчатина, - любезно улыбнулся официант, расставляя белоснежные тарелки, - Наш шеф-повар назвал это блюдо «Черное и белое».

 

 

 

- Это... - недоуменно протянул Анатолич.

 

 

 

- Да, они самые, - довольно подтвердил профессор.

 

- Но правильно ли это? Ведь ещё недавно они жили, любили, а мы их будем сейчас...

 

 

 

- О! Не волнуйтесь в таком виде и м-м-м, - Мистер Гаванна облизнулся, - Под таким соусом они стопроцентно толерантны... ко всему.

 

 

 

Анатолич осторожно насадил на вилку кусочек и аккуратно положил его в рот. «А ведь недурно, совсем недурно!» Прожевав, он с удовольствием взял еще один кусок. «Кто бы мог подумать, что толерантность может сделать жизнь такой приятной и восхитительной!»