ПЯТАЯ, ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА С ПУТАНОЙ

(Фотография)

«Там, где у женщин не развито чувство чести

и достоинства, процветает нравственное

невежество мужчин»

В.А.Сухомлинский, учитель и педагог(1918 – 1970)

 

Пока Ольга находилась в больнице, меня часто на работе посещала её юная подруга Марина и подробно информировала о состоянии здоровья наставницы путан по их поведению с мужчинами. Хотя Ольга пролежала в больнице больше месяца, зато она хорошо себя чувствовала, а, главное, нормально стали работать пальцы обеих рук. Это даёт ей возможность с шуткой заявлять Марине, что сможет удержать стакан с водкой и не пролить ни грамма приятной живительной влаги. Скоро должна выписаться. Собирается поехать поближе к какой-то колонии, где отбывает срок за карманные кражи её старый знакомый. Думает его встретить после освобождения и возвратиться с ним в наш город. Марина похвасталась, что она встречается с грузином, который якобы в неё сильно влюблён и приглашает уехать в цветущую Грузию, где у него есть большой дом. Позже мне стало известно от Ольги, что действительно Марина уехала с мужчиной, на много старше её, искать своё женское счастье. Следы её затерялись навсегда.

Примерно через год после последней встречи с Мариной, направляясь в обеденный перерыв на городской рынок, чтобы выполнить заказы жены, неожиданно возле стекло пункта по сдаче пустой тары встретил в громадной очереди Ольгу и Николая. Мужика я хорошо знал, потому что проводил в отношении его расследование за совершённую им карманную кражу. Он удивлял своим очень тихим и спокойным характером. Не смотря на несколько судимостей, не был разрисован тюремными татуировками. Его постоянно преследовали неудачи в преступной деятельности. Не успевал отдохнуть после очередной отсидки, как тут же возвращался на тюремные нары, поймавшись на неудавшейся краже. Семьи, а, тем более, детей у него никогда не было, как родных и близких. Его мать умерла после того, как он третий раз попал за решётку. Отца своего не знал вообще. Родился во время оккупации немцами Крыма во время Великой Отечественной войны. Не скрывая в разговоре со мной, предполагал, что мог родиться от немца, но мать это тщательно скрывала. Всегда уходила от ответа, когда он приставал к ней с вопросом об отце. Николай был моложе меня на несколько лет. Во время допроса я узнал, что мы окончили одну и ту же школу имени Желябова. Только, когда я уже был в десятом классе, он учился в седьмом. Поэтому по школе я его не помнил, но хорошо знал по встречам в городе, в котором оба выросли. Расследование по уголовному делу нас в какой-то степени сблизило. На меня, как на следователя, у него никогда не проявлялось никакой злобы, даже обиды. Он хорошо понимал, что моя такая должность и работа, чтобы сажать в тюрьму таких, как он, выбравшим преступный путь. Когда он бывал на свободе, при встречах по-дружески здоровались за руку, и расспрашивали друг друга о житье-бытье.

Ольга и Николай держали в руках сетки - авоськи, набитыми пустыми бутылками. Оба были скромно одеты и имели затрапезный вид. Больше походили на бомжей, пытавшихся наигранным бравым поведением казаться добропорядочными успешными людьми. Но их выдавали опухшие от пьянок лица с характерной синевой. Я поздоровался с Николаем за руку, а Ольгу легонько прижал к себе, отчего жалобно зазвенели бутылки в её сетке. Коротко выругавшись она, не открывая рта, в котором отсутствовало несколько передних зубов, пыталась улыбнуться и пошутить: «Что же ты, мент любимый, проводишь эксперименты над живым человеком? От радости, что ты меня придавил, чуть не уписалось, выронив бутылки. Разбились бы, заставила тебя покупать спиртное, чтобы я могла со своим пришибленным мужем похмелиться. Кстати, не составишь нам компанию? Правда, на закуску денег не хватит». Поняв это, как намёк, странной супружеской паре дал деньги, отказавшись участвовать в распитии бутылки, сославшись на то, что мне надо было ещё работать. «Ну. и слава Богу, - сказала Ольга. Когда один чудак уже под столом, больше тем, кто за столом».

Так как очередь сдающих тару продвигалась медленно, я успел узнать, что Николай был влюблён в Ольгу с седьмого класса. Только она на него не обращала внимание. Когда он однажды, набравшись храбрости, пригласил её в кино, она порекомендовала ему лучше под носом вытереть сопли, чем приставать к девушке, за которой убиваются десятиклассники. Если будет приставать, её парень баскетболист вместо мяча забросит его самого в корзину. С тех пор Николай обходил Ольгу десятой дорогой.

А сейчас, каждый них, оставшись в одиночестве, решил объединить свои судьбы, чтобы в случае болезни было кому ухаживать, а, главное, похоронить. Жизнь стала тяжёлой, так как Николай имел случайные заработки, подрабатывая грузчиком на рынке. У самой Ольги дела шли плохо. Не стесняясь Николая, сказала, что редко может «снять» какого-нибудь проголодавшегося по сексу непутёвого мужика. «Клиентом может стать только тот, кто по пьянке ничего не соображает. Путан такого возраста, как я, давно заменили девочки с длинными ногами и накаченными разной чертовщиной грудью, и губами»,- сетовала Ольга. Мне оставалось ей только посочувствовать, но не напоминая, чтобы не сыпать соль на рану, как когда-то своей красотой, роскошными нарядами и дорогими загулами в ресторанах, она блистала среди менее оплачиваемых путан.

Когда подошла очередь моих знакомых горемык, стараясь не выдать голосом, что я расстроился от нашей встречи, постарался спокойно попрощаться и мчаться на рынок за покупками. Я чувствовал, как кто-то пристально смотрит мне в затылок. Но я ни разу не оглянулся.

Эта встреча произошла в начале тёплой осени. Ольгу в очередной раз встретил зимой в ресторане «Бригантина» при неприятных обстоятельствах. Мой друг детства Роман, уходил на полгода в очередной рейс по лову рыбы в океане. Дома ещё предстояли его проводы. Он с женой Юлей надумали посидеть и потанцевать в ресторане без шумной компании многочисленных родственников. Юля не захотела отдыхать в ресторане «Горняк», в котором работала администратором. Выбрали «Бригантину», расположенную в центре города. Провести хорошо вечер супруги пригласили меня с женой.

Так как я был очень занят по работе, то встречу назначили на позднее время. Поэтому, когда подходили к ресторану, через громадные окна видели во всю веселящуюся публику. Под небольшой оркестр танцевали почти все посетители. Официанты тем временем сновали между столиками, убирая грязную посуду. Первыми к стойке гардеробной, подошли Роман и Юля. Мы с женой ожидали, когда друзья освободят нам место. Как только мы сняли пальто и положили на стойку, я услышал хлопнувшую дверь туалета, расположенного в этом же проходе, ближе к входной двери ресторана. Сначала раздались за спиной шаги, а затем появилась пьяная Ольга, направлявшаяся мимо нас в конец стойки, чтобы облокотиться на неё. Её явно плохо слушали ноги. Гардеробщица, не злобно, но настойчиво стала гнать Ольгу домой. Та, опираясь обеими руками о стойку, выпрямилась, посмотрела осоловевшими глазами на гардеробщицу, и с трудом выговаривая слова проговорила: «Слушай, Адель, а не пошла бы ты на все три буквы к почтальону, потерявшего письма влюблённых, чтобы он потерял и тебя, дуру? Где хочу и сколько хочу, буду стоять. Я живу в свободной стране и не тебе, брошенной любовником, мне указывать. Меня дома ждёт муж. А тебя тоска и для гроба доска». Чувствовалось, что перепалка между женщинами началась давно, и теперь назревает скандал. Чтобы не стать его свидетелем, и чтобы незамеченным уйти от Ольги, я взял жену за плечи и стал поворачивать к дверям, ведущим в зал. И тут Ольга, закончив свою тираду крепкими словцами в адрес рассерженной Адель, увидела меня, отчего ёкнуло в сердце с предчувствием неприятности. Так и произошло. Сильно ударив в ладоши, как обычно при споре ударяют пьяные мужики, Ольга громко спросила, называя меня ласково по имени: «Это что ты за б… привёл в кабак?» Побледневшая жена стала меня за рукав усиленно тянуть в зал. Я сразу врубился, что взбесило Ольгу. До этого случая она меня не видела ни с одной женщиной, но знала о том, что у меня есть жена и растёт дочка. Стараясь не разозлиться, не вскипеть, я, мягко освободившись от уцепившихся за меня рук жены, спокойно проговорил: «Дорогая Олечка, ты глубоко ошибаешься. Если бы я захотел пойти в ресторан с б…, то я пошёл бы с тобой. Но так как у меня есть жена, то я пришёл с ней». И тут неожиданно Ольга бухнулась на колени, и протягивая к жене руки с неухоженными ногтями, заголосила чуть ли не на весь ресторан, в котором, как назло, в этот момент перестала греметь музыка: «Девушка, милая, простите меня дуру старую. По пьянке взыграла ревность, вспомнив детские годы, когда была влюблена в будущего вашего мужа. А он отверг мою любовь. Сейчас, я точно знаю, что он очень любит вас. Чтобы я была уверена, что вы простили мою грубость, возьмите, пожалуйста два мотка мохеровой дефицитной дорогой шерсти, которыми со мной рассчитался один придурок мариман.» Ольга тут же полезла за пазуху старенького поношенного пальто, откуда достала два моточка разных цветов шерсти и, поднявшись с колен, стала их насильно вкладывать в руки жены. Та от растерянности не знала, что делать. Мой ментовский мозг усиленно думал, как красиво выйти из положения, созданного пьяной женщиной, от которой можно от обиды ждать любой выходки. Так как совсем недавно жена на рынке для вязания шарфа купила мохер, я примерно знал, сколько стоит подарок Ольги. Достав нужную сумму денег, я их протянул Ольге, забрав у неё два моточка. «Если ты меня по-настоящему уважаешь и хочешь остаться моим другом, возьми деньги. Мы с женой будем тебе очень благодарны за то, что нам удалось достать такой дефицитный товар, как мохер, который она давно мечтала приобрести, но никак не удавалось его достать,»- попытался я вразумить разгорячившуюся Ольгу.

Взяв у меня купюры, не стала их прятать, направляясь к выходу из ресторана. Подойдя к двери, она подняла над головой купюры и разорвала на мелкие кусочки, которые, как маленькие бабочки, кружась и трепыхая падали на пол. Часть из них упала на старенькое осеннее, не по росту, туго обтягивающее живот, пальтишко Ольги. С улицы донеслось пьяное пение Ольги, слезливо выводившей: «ромашки спрятались, поникли лютики».

Когда мы с женой входили в зал ресторана, нас встретил, обеспокоенный нашим долгим отсутствием, Роман. Жена, положив на свободный стул мохер, не-то с сарказмом, не-то в шутку сказала, что у меня несколько странные знакомые женщины. Я коротко объяснил, что мы с Ольгой знаем друг друга со школьной скамьи. У нас по-разному сложилась жизнь. Я стал работником милиции, а она путаной. Со временем, из-за возраста, перестав пользоваться успехом у мужчин, спилась. Поэтому у неё стало своеобразным поведение. Жена, отлично знавшая мою работу, так как стала со мной встречаться, когда я был ещё курсантом специальной оперативной школы милиции, не захотела вдаваться в подробности моих отношений с Ольгой.

Наши друзья, проявив корректность, не стали расспрашивать, откуда и в связи с чем у нас появился мохер. Когда мы покидали ресторан, в раздевалке подошёл официант с чёрной «бабочкой» на идеально белой рубашке, и протянул, как нами забытых, два моточка цветной шерсти. Мы уверенно сказали, что произошла какая-то ошибка, так как ничего в ресторане не оставляли, и мохер нам не принадлежит. Пожав плечами, официант нас покинул, весело подбрасывая и ловя, как цирковой жонглёр, два злосчастных клубка мохера.

В том году, как никогда, для Крыма зима оказалась очень суровой. За долгие годы первый раз замёрзло море. Мороз часто сопровождался сильным ветром, отчего становилось ещё холоднее. На улице не помогала тёплая одежда и поднятые воротники. Ветер умудрялся проникать под утеплённые куртки и шубы. Все старались двигаться быстро, чтобы скорее добраться до тёплого жилища. В крыле здания, где размещались кабинеты следователей, батареи очень слабо грели. Если бы не электрические обогреватели, работать было бы не комфортно. Да и допрашиваемый гражданин думал бы не о показаниях, а как поскорее покинуть холодный кабинет.

Был поздний зимний вечер с утихшим ветром. Сквозь промёрзшие и слегка обледеневшие стёкла окна хорошо проглядывались ко всему безразличные яркие звёзды. Большинство сотрудников ушли домой. Я собирался последовать их примеру. Уже представлял себя сидящим в тёплой кухне, поглощая ужин, приготовленный женой, и слушая её очередной рассказ, как трудно стало добираться по ледяным тротуарам в рыбный научный институт, где она работала микро биологом. Потом вслух читали бы, в какой уже раз, «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова. Я часто, чтобы снять умственное напряжение от расследуемых дел и немного развеселить душу, обращался к этой красиво смешной, но умно написанной книге, где каждое предложение имело глубоко скрытый смысл. Но в тот вечер моим мечтам не удалось сбыться.

Когда одетым собирался покинуть кабинет, я сначала услышал раздававшиеся в пустом коридоре шаги, остановившиеся возле дверей, а затем робкий в них стук костяшками пальцев. За дверью стоял выпивший Николай. Он давно был небрит. Из-за опухших век с трудом удалось рассмотреть его опустошённые печалью глаза. Не поздоровавшись, неожиданно объявил: «Сегодня девять дней, как я похоронил Олечку». Видимо от того, что у меня беззвучно открылся рот, он повторил: «Да-да. Больше нет моей Олечки. Замёрзла на улице». Я сильно встряхнул его за плечи и попросил толком рассказать о её смерти. В тот день Ольга на рынке без него, с такими же горемыками, употребляла спиртные напитки. Как позже ему пояснили собутыльники, Ольга, будучи сильно выпивши, ушла домой, пояснив, что её ждёт сожитель и, видимо, очень переживает. Они не стали её удерживать. Пошедший на розыски Ольги Николай, нашёл её лежащей на земле, прижавшейся к каменному забору рынка. Она умерла от переохлаждения.

Когда Николай закончил свой печальный рассказ, откуда-то из-за пазухи своей старой фуфайки достал фотографию и протянул мне. Это была фотография, которую я когда-то подарил Ольге. На мой вопрос, как к нему попала эта фотография, Николай рассказал, что после смерти Ольги стал приводить в порядок постель. Под старым грубым чехлом, надетым на видавший виды матрац, обнаружил плотный целлофановый пакет с этой фотографией и маленьким блокнотиком со стихами. Вначале они были написаны круглым чётким детским почерком о признании в безответной любви к какому-то взрослому пацану - школьнику. Потом пошли стихи, кое-как написанные неразборчивым почерком, где слова, непонятно о чём говорящие, были перенесены на бумагу вкривь и вкось. Как-то по-пьянке с помощью блокнота разжёг печку в своём разваливающимся домике, оставшимся от матери, и в котором последнее время жила Ольга. Свою квартиру она давно пропила.

Я взял Николая за руку, коротко сказав: «Пошли!» Мы зашли в бар, находящийся в нескольких метрах от моей работы. Мне хотелось поскорее выпить, и потому я выбрал ближайший бар. Когда мы изрядно выпили, помянув добрым словом Ольгу, Николай, пытаясь внимательно смотреть мне в глаза, сказал, что она однажды, хорошо выпив, спросила у него: «Как ты думаешь, когда я умру, придёт ли на мои похороны мент, который тебя когда-то отправил за решётку?» Хотя Николай никогда не поднимал голос на Ольгу, здесь не сдержался, и грубо обругав её, заявил, что она старая идиотка, мечтающая о том, что приличный человек, да к тому же мент, придёт провожать в последний путь нищую падшую бабу, давно потерявшей облик человека. «Ну, и дурак!», - сказал я и опрокинул очередную рюмку коньяка. А потом выдохнув ароматный запах коньяка, закончил своё возмущение: «Пришёл бы обязательно. Мы же учились в одной школе, и много лет знали друг друга. Иногда наши дороги дружески пересекались».

Видя, что Николая хорошо развезло от выпитого, я помог ему подняться, и мы вышли из бара. Я решил проводить его к дому, который, как я понял, был расположен в самом конце улицы 23 мая, прижавшись к подножию горы Митридат. По дороге, Николай, повиснув на мне, с трудом перебирая ногами, стал бормотать, что он не переживёт смерть Ольги, так как потерял последнюю опору в своей непутёвой жизни. От своих жалобных слов он стал подвывая, горько плакать. Я не пытался его успокоить, надеясь, что слёзы облегчат его душу. Возле своего дома Николай вдруг спросил, знаю ли я любимую песню Ольги, которую она всегда пела, когда выпьет. И не ожидая моего ответа, искажая мелодию, запел: «Ромашки спрятались, поникли лютики, когда застыла я от горьких слов». Я немедленно её подхватил, предполагая, о чём думала Ольга, когда пела эту песню. Своим пением мы подняли всех собак, живших в округе. Они разноголосым лаем дружно поддерживали пение двух хорошо выпивших ночных прохожих.

Расстались с Николаем, крепко пожав друг другу руки, и пожелав долгой жизни.

Через неделю я заступил на суточное дежурство в составе следственно-оперативной группы. Вообще, по графику должен был дежурить другой следователь. Но он попросил меня поменяться сменами, так как хотел отметить какой-то семейный праздник. За целый день наша группа только один раз выезжала на разбойное нападение на квартиру капитана заграничного плавания. Расслабившись после длительного осмотра места происшествия, я в кабинете вместе с другом экспертом – криминалистом Анатолием пили ароматный горячий кофе, заедая ванильными сладкими сухариками.

Около восьми вечера оперативный дежурный позвонил и сказал, что надо выехать на осмотр трупа мужчины, обнаруженного его соседом. Труп мог быть криминальным. Когда оперативная машина подвезла следственно – оперативную группу к нужному дому, мне показалось, что я уже был возле него. Нас встретил мужчина, который сказал, что он долго терпел жуткий вой собаки соседа – алкоголика. Когда терпение лопнуло, он решил пойти к соседу, чтобы тот успокоил свою взбесившуюся собаку. Несмотря на стужу, дверь в квартиру была раскрыта нараспашку. От дыхания в ней шёл пар. У кровати на коленях с петлёй на шее стоял хозяин собаки, которая сидела рядом с ним и беспрерывно выла, задрав морду к почерневшему от копоти потолку. Пока мы выслушивали сбивчивый рассказ мужчины, на своей машине подъехал судебно – медицинский эксперт.

Повесившийся мужчина действительно стоял на коленях спиной к входной двери. На шее была туго затянута петля, а её конец привязан к высокой спинке старинной кровати. Подойдя ближе к трупу, я сразу же в несчастном узнал Николая с искажённым гримасой и синевой лицом. В кулаке левой руки он зажимал какой-то листок. Когда судебно – медицинский эксперт разжал кулак, из него выпала небольшая любительская фотография. С неё смотрела, одетая в школьную форму, смеющаяся, с чёртиками в глазах, белобрысая симпатяга, девочка Оля.