вальпургиева ночь
Бульдозером меланхоличность
Терзает клетки бытия.
Спиралью, с пяток - на первичность,
Сама протёрлась колея...
А я немного неокреп,
Пока, оглохший перегноем,
Смыт стал вчерашнейшим удоем
На зелья отработавшихся неб.
Там в ступы встали те борцы,
Что посгибали тени в ночи,
Протосковали: "Что ж вы, мудрецы,
Вам петь нельзя без хрипотцы
И причитая плыть на нумерованные кочки..."
А я не понял. Крикнул: "Эй!
Зачем мне хрупкие гвоздики?
На что мне связки из людей,
Пучок линяющих идей,
Слова-удары, ветер дикий?"
Пока ж здесь - тёплый холодильник,
Бог пожилой, бумаги, снасть,
И злой холерик - мой светильник -
Зовётся солнцем, хотя мог зваться бы "плавильник"...
Его бы мне в подвал украсть.
Вот... И я сорвал все ветви всех деревьев,
Зажёг - немного полегчало,
Надел туман кровавых перьев
И рухнул в шум с клыков причала.
И полетел над мокрой бухтой,
Зачем-то что-то говоря.
Чайки кричали, а люди говорили: "Ух ты!"
И думали, что я - заря.
Терзает клетки бытия.
Спиралью, с пяток - на первичность,
Сама протёрлась колея...
А я немного неокреп,
Пока, оглохший перегноем,
Смыт стал вчерашнейшим удоем
На зелья отработавшихся неб.
Там в ступы встали те борцы,
Что посгибали тени в ночи,
Протосковали: "Что ж вы, мудрецы,
Вам петь нельзя без хрипотцы
И причитая плыть на нумерованные кочки..."
А я не понял. Крикнул: "Эй!
Зачем мне хрупкие гвоздики?
На что мне связки из людей,
Пучок линяющих идей,
Слова-удары, ветер дикий?"
Пока ж здесь - тёплый холодильник,
Бог пожилой, бумаги, снасть,
И злой холерик - мой светильник -
Зовётся солнцем, хотя мог зваться бы "плавильник"...
Его бы мне в подвал украсть.
Вот... И я сорвал все ветви всех деревьев,
Зажёг - немного полегчало,
Надел туман кровавых перьев
И рухнул в шум с клыков причала.
И полетел над мокрой бухтой,
Зачем-то что-то говоря.
Чайки кричали, а люди говорили: "Ух ты!"
И думали, что я - заря.