Донская легенда
Давно это было. По южной степи великой
донских лошадей лавиною несся табун,
а в том табуне бок о бок с красой-кобылицей
галопом гнедой вздымал ковыли скакун.
И кроткой отрадой гнедому тому раченье
о милой подруге, в прелютый мороз и зной,
в жару на тебневке отыщет воды ручейной,
в студеную ночь - от ветра прикроет собой.
Как часто бывает радение безответным,
так взор кобылицы притягивал конь другой,
и звали его соплеменники Вольным Ветром,
и краше его не найти в стороне донской.
Сноровист, силен жеребец светло-рыжей масти,
поджар, длинногрив и всегда показать готов,
что нет для неё не проворнее не прекрасней,
бывало, в зубах поднесет полевых цветов.
А что же гнедой-то? С печалью украдкой глянет
и станет поодаль от этих сердечных дел,
не то чтобы биться ему не хватало тямы -
он счастье тревожить её не хотел, не смел.
А завтра табун устремится к другому месту,
где свеж травостой и где плавни затопит Дон,
утихнет печаль, ведь они будут снова вместе
нестись по просторам – так думал и грезил он.
А время текло, летний зной охладила осень,
за нею зима принесла холода, ветра.
Тоской завывала полей ледяная проседь,
к бескормице злой приобщилась еще беда.
Весть быстро пришла из восточных степных окраин,
где мором студеным зиме довелось пройти,
о том, что несметная, алчная волчья стая
в пределы их вторглась и смерть на её пути.
Заржал Коренной, подал знак: "Мы стремим на север,
где глубже снега, где разбоя увязнет прыть", -
матерым он был и, конечно, совсем не верил,
что всем повезет до конца этот путь пройти.
Кто падал без сил, табуну ржал прощально песню,
вожак отвечал, так природы закон велел,
и в этот же миг позади совершалось действо,
кровавое действо, никто и взглянуть не смел.
В неистовой скачке кобыла теряла силы,
и ужас конца был в её голубых глазах.
- Ну где же ты, Ветер? Где ты, мой Вольный, любимый? -
взывала к тому, кто вблизи с вожаком скакал.
Сил более нет, изнуренною рухнув на землю,
заржала вослед уходящей ватаге степной,
и где-то далече, за вздымленной порошью снежной
в ответ голосил уводящий табун Коренной.
А серый кошмар саблезубою, алчной пастью,
добычу учуяв, вдвойне ускоряет свой ход.
Познала одна - то какое великое счастье,
коль кто-то тебя через лютую смерть проведёт.
И вот он палач! Подступает все ближе, ближе
всего два прыжка в кровавый кутеж, запой.
Вдруг слышится топот, над нею хрипит и дышит
не Ветер её, а этот другой, гнедой!
Ту бойню в степи нельзя передать словами -
носился как вихрь он, в борьбе за свою, одну,
от крепких копыт - волков черепа трещали,
немало побил их бесстрашный, гнедой скакун.
Чудес не бывает, он пал под напором стаи,
из подранных вен багряным стекала жизнь.
Мечталось, сбылось: бок о бок они умирали,
и волки ушли, и тел не коснулись их.
Хоть серые чтут и живут по своим законам
есть общее что-то под яркой, комолой луной
у тех лошадей и у самой жестокой своры.
Просторы.
Весна.
И грустит от потерь Коренной.
