Чёрные

Ночь. Третьяковка. Сторожа шаркающие вдоль стен ноги.

- Эй…человек…Человек! Задержись на минуту, убогий!

Да не боись, это я, Чёрный Квадрат, Малевич.

Ну, что ты уставился? Проще будь, ты же не Бонч Бруевич!

 

- Что расшумелся? Глупец, пусто стало тебе чтоб навеки!

Поздно как. Глянь, «Неизвестной» Крамского уж смежились веки.

Я не Бруевич, и вовсе не сторож невзрачный.

Я Человек. Тот, что Чёрный. Есенинский демон бесстрастный.

 

- Голос гнусавый. Покрыты глаза голубою блевотой.

Да, это ты, Человек из поэмы. Тоска отчего-то.

В нутре моём бесы маются тягостным пленом.

Холст в кракелюрах. Вся нечисть клокочет, как кровь в рваных венах.

 

- Кисть и перо мельтешат, одержимые, рвутся к шедевру.

Свет восхваляет творцов. Оголяются тонкие нервы.

- Чувства куражат. Последний мазок – и … нетленка!

Смысл ищут люди, исследуя в чёрном квадрате оттенки.

 

Только всё зря – экспертизы, догадки. Малевич был мастер.

Замуровал виртуозно в картине он тайные страсти.

Вечная сила искусства - она так порочна.

Где вдохновение, там и безумство. Повязаны прочно.

 

…Ночь исковеркала мысли, встревожила мёртвые души.

В гулкой пустой галерее смотритель бредёт неуклюже.

- Чур меня, призраки чёрные. Водка - плутовка!

В свете лампадки неясном затихла к утру Третьяковка.