Австрийская центурия
Ты, Моцарт, недостоин сам себя.
А.С.Пушкин "Маленькие трагедии"
В нём вызрел очень рано страшный дар,
что был слугой и гениев, и монстров.
Так, что в себя впустил бедняга-Моцарт,
со множеством пороков и пристрастий?
Неужто, - демоническую тварь
иль ангела, что силился придраться
ко всем не столь талантливым, но гордым?
Для слушающих музыка - есть вал,
для пишущих - убийственный наркотик,
что споро разрушает слабый ум.
Меня все ненавидят. Я, Сальери!
Одно известно: музыка столетий
не стоит ни одной его сонаты.
Я выстрадал и выжег сотни дум.
Мы все на службе музыки - солдаты.
Но он был перспективностью, искусством;
той музыкой, что тысячами дул
гремит в тебе. О! ты уже искусан
её настырной пастью. Там - в ушах,
живут и возрождаются оркестры.
Его причислят к вечным, и окрестят -
довольно безрассудным, но великим.
Я бунтовал. Я сам себе внушал,
что Моцарт есть - тончайшая верига
для усмиренья разума и плоти.
Да, есть душа! Но что моя душа?
Кусок телес, что выступает против
такой гнетущей зависти, чей жар
никак не прогорает. Как противно
будить в себе то чувство, что претило
десятки лет - признать себя никчёмным.
Я - свой среди несчастных, но - чужак
среди несчастных вдвое. Сколько чёрных,
тяжелых мыслей скрадывали годы.
С тех пор, как Моцарт умер - я ужат.
Не злой. Не переменчивый. Не гордый.
Я - вор своей же памяти. Я - вор,
которым Бог не брезгует, но злится
на все мои повадки. В скольких лицах,
я видел метки зависти и горя.
До сей поры, я слышу гулкий ор
умершего в слияньи с дивным горном.
И, кажется, вот - всё! -перебесился.
Нет, я отравлен ядом, а не он.
Отравлен ядом зависти. Бессильем.
Я не убийца, нет! Признаться, я
не смог бы отравить. Не смог, и точка.
В таких делах нужна большая точность.
А я в те дни - и в музыке был дрябл.
Я сам тогда бы принял сильный яд,
но Моцарт был, на деле, сильным ядом,
который бил по гордости Сальери.
И, коль была безмоцартова явь,
она исчезла, вывелась, сгорела.
И, посему удел мой очень прост:
терзаться в муках совести. И только!
Как заниматься музыкой? Что толку
творить не божьей искрой - а подземной?
Я часто задаю себе вопрос:
за что Господь спустился и посеял
в нём зёрна гениальности и страсти?
За что он так торжественно возрос?
И, как мне после - выбиться и скрасить
моё существование, чья суть -
отстаивать безвинность и пространство,
в котором я был первым. Я останусь
убийцей на века? Какая глупость!
Я сам себя обрёк на Страшный суд.
Я - Моцарт без дыхания, чьи губы
ужасно посинели. Старость, старость!
Не жил же вроде. Вот - тебя несут
в дешёвом саркофаге. Что же станет
со всем мои наследием? Со всем,
чем я не дорожу, чем - не запомнюсь?
Не стоит упрекать меня за помесь
с предмоцартовым стилем. Это - дурно!
"На небесах, надеюсь, мой сосед,
нам выпадет проспаться и подумать
о том, как жизнь жестока и кровава!
Жизнь кончилась. И кончилась совсем -
в момент твоей кончины на кровати!"
"Сальери - отравитель!", "подлый гад!"
доносится всё чаще, всё злобивей.
Мне кажется, что Моцарта забыли,
как гения! Он - мученик, святоша...
Мы не делили музыку, но град
делили, как захватчики. Мне тошно
от множества наветов и придирок.
О, Господи, я - маленькая грань
той музыки, что Моцарту претила!
Я предал гений Моцарта. Я - псих!
Я очень одинок. Убит мой гений!
Как хорошо, что тяжести мгновений
теперь являют просто тяжесть века.
Вот - Моцарт там - внутри меня осип.
Его творенья тянутся по венам,
по коже обезумевшего монстра.
Я помню все творения, и их
не вытолкнуть из собственного мозга.
