СРЫВ ВАЖНОГО СПЕКТАКЛЯ
«Кто чувствует стыд, тот начинает чувствовать долг»
Японская пословица
Кружком художественной самодеятельности нашей школы руководил учитель математики Алексей Арсеньевч, коммунист, прошедший Отечественную войну танкистом. В бою потерял ногу. Ходил на протезе, опираясь на палочку. В кружок входили в основном ученики восьмых классов, которых в школе было три. Все ребята были комсомольцами, воспитанными на героизме воинов Красной Армии, партизан и подпольщиков. Не было класса, где бы не висели портреты Олега Кошевого, Любови Шевцовой, Лизы Чайкиной, Александра Матросова и многих других Героев Страны Советов. Их портреты висели на стене, над классной доской. Поэтому они постоянно смотрели на учеников, сидящим за партами. Пока находился в классе, их взгляда невозможно было избежать. Воспитательная работа среди подрастающего поколения сводилась к тому, чтобы юноши и девушки, особенно комсомольцы, были похожи на тех, кто отдал свою жизнь за Родину.
Все маленькие пьески, рассчитанные на одно действие, писались Алексеем Арсеньевичем. Перед празднованием дня Великой Октябрьской Социалистической Революции мы стали репетировать сцену восстания рабов в Древней Римской Империи под предводительством Спартака. Это восстание, со слов преподавателей, повлияло на восстание рабочих и крестьян в России в ноябре 1917 году. Репетицию этого спектакля Алексей Арсеньевич решил на время приостановить, так как он написал небольшую сценку о подпольщиках Краснодона во время Великой Отечественной войны. Постановку должны были разыграть на школьной сцене за несколько дней до празднования 7 Ноября. Сценарий сводился к показу заседания штаба молодогвардейцев в канун самого большого Советского праздника. Подпольщики решали, как его отметить в оккупированном немецкими фашистами Краснодоне. В квартире Олега Кошевого собрались Ульяна Громова, Любовь Шевцова, Сергей Тюленин и три безымянных статиста, игравших роль подпольщиков. Не было Ивана Земнухова, входившего в состав штаба. Олег внимательно выслушивал предложение своих товарищей - патриотов. Когда было принято окончательное решение, в этот момент в квартиру вбегал Земнухов и сообщал, что он едва добрался к своим боевым друзьям, так как в городе немцы проводят облаву. Подпольщики гасили керосиновую лампу и быстро расходились по домам. Занавесь закрывался. Со сцены раздавался голос, сообщавший о том, что 7 ноября 1942 года на самых высоких зданиях Краснодона появились красные флаги, установленные молодогвардейцами.
Перед спектаклем каждый из нас принёс из дома по паре картофелин и по кусочку хлеба. Кто-то принёс солёную хамсу и репчатый лук. Артисты должны были кушать не бутафорский, а настоящий отваренный картофель с хамсой, и вести деловой разговор. Так решили поступить, чтобы всё выглядело реалистично. Отваренную картошку в казане, замотанном тёплым платком, за несколько минут до начала спектакля принесла девочка, игравшая Любовь Шевцову. Она жила рядом со школой. На спектакль вместе с преподавателями пришли ученики всех классов, начиная с первых по десятые. Первоклассники сидели в первых рядах.
Когда открылся занавесь, зрители увидели подпольщиков, сидящих за столом с тускло горевшей керосиновой лампой. Для большего эффекта свет на сцене был погашен. Олег Кошевой, которого поручено было играть мне, стоял перед столом. Сбоку сцены находился мой друг Гарри, игравший Ивана Земнухова. В нужный момент он костяшками пальцев стучал по дощечке, имитируя стук в дверь. Я должен был впустить его в квартиру.
Итак, спектакль начался. Мама Олега Кошевого внесла казанок с картошкой. На столе лежали хлеб, лук и хамса. Едва мама Олега покинула сцену, ребята открыли крышку казана, из которого повалил пар, с приятным запахом варенной картошки, которая моментально разошлась по рукам. Артисты после уроков домой не ходили, готовя школьную сцену к спектаклю. Потому все изрядно проголодались. А тут на столе оказалась еда, которую очень любят все керчане. Это был коварный соблазн, против которого нельзя было устоять.
Я попытался несколько раз обратиться к артистам с вопросом, как отметим праздник 7 Ноября. Но меня никто не слушал. Ребята увлеклись чисткой картошки и хамсы, тут же отправляя их в рот, и усердно работая челюстями. Один из жующих местную вкуснятину, неожиданно обратился ко мне, назвав меня настоящим именем, почему я не ем вместе с ними. В зале кое-где раздался смешок. Учителя зашикали на нарушителей тишины. Гарри отчаянно переминался с ноги на ногу, что-то усердно показывая руками, поднося их к широко открытому рту. Это вызывало смех учеников, сидящих близко от сцены, и всё видевших. Убедившись, что никто на его знаки не обращает внимание, Гарри тихо попросил, что стало слышно в зале, оставить ему картошку. Раздался откровенный смех многих ребят. К этому прибавилась выходка одного первоклассника. Он шустро соскочил со своего места, подбежал к краю сцены и громко стал клянчить варённой картошки с хлебом. На нас смотрел завистливыми жалобными глазами. Видно было, что он не собирается отходить от сцены, надеясь на то, что артисты поделятся с ним едой. Подбежавшая учительница с трудом оторвала пацанёнка от сцены, читая на ходу нравоучение, что он не даёт спокойно покушать подпольщикам. Тот, обидевшись на учительницу, стал на весь зал кричать, что на сцене сидят не подпольщики, а ученики школы, которые из-за жадности не дали ему картошку. Артисты, сделав последние глотки, уставились на мальчугана – попрошайку, не зная, что делать. Чтобы спасти спектакль, я готов был в очередной раз повторить тот же вопрос товарищам по подполью. Но я не успел открыть рот. Гарри, не дождавшись, когда его впустят в квартиру, забежал, на сцену, остановившись у стола. Он заглянул в пустой казанок, а затем стал перебирать очистки от картофеля. Поняв, что картофеля не осталось, с возмущением сказал, что ребята поступили не честно, так как съели его долю. Явно между артистами разгоралась ссора. Теперь растерялся и я, не зная, как вести себя дальше. Алексей Арсеньевич что-то громко подсказывал. Но от волнения и навалившегося стыда я ничего не слышал. Гарри продолжал вопрошать, где его картошка. Ребята оправдывались, что съели её нечаянно, так как она оказалась очень вкусной, а они проголодались перед спектаклем. Наконец Алексей Арсеньевич, стоявший сбоку сцены, пришёл в себя, и громко крикнул, чтобы немедленно закрыли занавесь. Стуча палочкой и протезом, он вышел на сцену и злыми рывками стал её закрывать. Учителя, как могли, успокаивали развеселившихся учеников, прося их расходиться по домам.
Артисты были подавлены случившимся, даже напуганы, так как были уверены, что их исключат из комсомола и с треском выгонят из школы. Через день Алексей Арсеньевич вместе с директором школы были вызваны в горком партии. Что они там выслушали, осталось неизвестным. Вернулись очень расстроенными. В учительской они мне сказали, что кружок художественной самодеятельности больше работать не будет, о чём я должен был сообщить ребятам. Никаких мер к нам не будет принято, но о сорванном спектакле не вести никаких разговоров. О случившимся навсегда забыть. От такой вести ребята легко вздохнули, и порадовались принятому решению партийными органами города.
Но мне пришлось ещё раз, последний, выйти на школьную сцену. Учительница французского языка Юлия Львовна уговорила меня и мою двоюродную сестру Лиду, с которой я сидел за одной партой, сыграть маленькую сценку на французском языке из «Мещанина во дворянстве» Мольера. Я выучил небольшую роль мещанина Журдена, беседовавшего со своей служанкой, в исполнении моей сестры, по поводу пошитого ему костюма.
Когда я участвовал в спектаклях, то иногда подумывал о поступлении в театральное учебное заведение после окончания школы. Но потом понял, что сценическое искусство не моё призвание. Стал работником милиции. Большую часть службы посвятил сложной, но интересной следственной работе, о чём никогда не пожалел. От неё получал истинное моральное удовлетворение. Если бы можно было начать жизнь сначала, я, не раздумывая, всю её снова посвятил бы следствию. А в художественную самодеятельность в школе не стал бы записываться.
