Насыр Николай Левонович

 

1925 года рождения

 

Родился я в деревне Сеновичи Брасловского района. Перед войной женился и переехал в соседнюю деревню Хвосты. Там и встретил войну. До 1943 года никто нас не трогал, жили, хозяйство держали, обычным крестьянским трудом занимались. Но с 1943 года партизаны стали наведываться. По разному себя вели, некоторые просили еды дать, никогда не отказывал, хозяйка хлеб для них пекла постоянно. А потом другие пришли, обыск учинили, меня под прицелом держали и всё выгребли. На горище сало было, в сундуке в повети зерно - всё забрали, до крошки. Как самим нам выжить, их не интересовало. Что семье есть? Но что скажешь, если ружьё на тебя направлено. И еду, и одежду, в том числе и женскую, и коня с коровкой забрали. Нехорошая у меня память про тех партизан. Сам помогал сколько мог, видно мало им было. Но я в деревне чужой, родни у нас там не было, заступаться никто за нас не стал бы, вот и ограбили.

А после партизан, только не ночью, а днём, немецкий карательный отряд налетел, уже конец лета был, август заканчивался. Всех молодых перехватали, даже подростков 14 лет, в колонну построили и погнали в Видзы. И не только в нашей деревне, со всех деревень в округе. Может тысяча нас там было, может больше. Из Видз в Дукшты погнали (сейчас это в Литве), тоже пешком колонной. Двоих парней застрелили, бежать попытались. Больше никто не рискнул. В Дукштах погрузили в скотские вагоны и повезли. И ехать было страшно, раз кто-то обстрелял эшелон, несколько человек, у стенок вагона что сидели, ранило. На станции, не помню, как называлась, объявили, что всем, кого ранили, помощь окажут, чтоб они из вагонов вылезли, люди полезли, а их тут же в шеренгу построили и расстреляли. Вагоны снова закрыли и повезли. Эшелон в городе Бэмбург остановился, на станции нас и продавали. Нас с женой хозяин купил. Помню фамилию, Биккель, звали Штефан, а хозяйку Имма. Их хутор был недалеко от города. Я почему имена их запомнил. Очень хорошие люди были, трудолюбивые, не злобные, особенно хозяйка, как мать родная. В возрасте оба были, сын у них на фронте, долго вестей не было, ждали они, молились и войну проклинали. Я по хозяйству работал, дело привычное, крестьянин, он всюду крестьянин. Жена моя хозяйке в доме помогала, готовить, стирать, убираться. Коров доила, три их было в хозяйстве. Ели за одним столом, что они, то и мы.

Иногда с хозяином соседу помогали. В основном косить и убирать урожай. Они тоже спокойные люди были, помоложе моих хозяев. И сына имели. Вернулся он с фронта, по ранению комиссовали, пьяница и дебошир. А через некоторое время к ним эсесовцы приехали и арестовали. Оказалось они еврея прятали, долго, у них гетто раньше войны создали. А этот еврей к ним прибился, мальчишка, лет 15. А сын выдал. Но видно не думал, что родителей расстреляют. А когда узнал, неделю пил, а потом у дороги повесился. Хозяин наш, я думаю знал, потому и на похороны не пошёл, хотя того отцеубийцу как героя власть хоронила. От семьи то никого не осталось.

А потом Красная Армия нас освободила. Хозяйка в дорогу собрала, прощались - плакали. Эшелоном таких же как и мы с женой, узников бывших, в Варшаву привезли. И там допрашивали. Когда про хозяев спросили, я правду сказал, хорошие люди, не издевались, хорошо относились. А офицер как закричит на меня: - "Немцы не могут быть хорошими! Ты наверно добровольно в Германию поехал." Больше я старался ничего не говорить, домой очень хотелось вернуться. Потом в кабинет ещё двое зашло. Один спрашивает: - "Откуда родом?" Я ответил, что белорус и этот тоже, только не кричал, а сквозь зубы: - "Значит специально к Гитлеру сам поехал, пули на нас отливать?" Я не выдержал, говорю: "Побойся Бога, человече, мы вас так ждали, что мы могли, безоружные, против карателей сделать?" Но тут в кабинет ещё один зашёл военный, он видно начальником был, сказал мне, что я свободен, чтоб уходил.

Домой вернулись, работали в колхозе до пенсии. Доченька у нас была, погибла, утонула. Одни на старости лет остались. Как дожить и не знаем... в дом престарелых пойдём. И сейчас особенно война вспоминается, сколько горя пережили, сколько чужого навиделись...