Лазовик (Шпак) Надежда Александровна

 

1925 года рождения

 

Я с Витебщины, родная деревня называется Радюки, это в Шарковщинском районе. Здесь я родилась, здесь прошла вся моя жизнь. Мне уже почти 90 лет, но как война началась помню, и так отчётливо, как будто это было вчера. Немцы просто пришли сюда, ни боёв, ни бомбёжки не было.

Они по деревнях ездили, коменданта в Шарковщине назначили (из своих) и полицию организовали, из предателей. На собрании в деревне сообщили, что все должны работать на великую Германию. Соответственно каждому двору и налоги назначили. Но не всем порядки установленные ими нравились, первое, что людей поразило - это согнанные гетто. Всегда мы с евреями мирно жили, соседи дружили, а тут "еврейский вопрос" возник. И что в гетто творилось, тоже видели. Издевались там над людьми и как-то невольно мысль в голову приходила людям, что следующими будем мы, белорусы. Не так далеко и лагерь военнопленных был, в Березвечье, это километров 25 от нашей деревни, там бойцы Красной Армии, которые в плен попали, были собраны и жизнь их страшной была. А народ то не слепой, всё видит, всё понимает. И появились партизаны. Молодёжь там в основном была, до сорока лет. В Германию стали угонять, вот и прятались люди. И диверсии разные устраивали. Папа мой помогать стал партизанам. Он на мельнице работал и муку партизанам передавал, информацию о немцах собирал, о передвижении войск, новости различные с фронтов. Немцы же населению хлусили безбожно. Но кто-то папу выдал и его арестовали. Больше мы его не видели, нет ни могилы, ни каких либо сведений о нём, куда девался, как погиб...

После войны, когда местного полицая Кленовского судили, мы с мамой на суд ходили и просили его сказать, где похоронен папа, пусть бы хоть это сказал, но Кленовский ответил, что не он папу расстрелял и ничего об этом не знает, но факт его ареста подтвердил. После папы и старшего брата Александра арестовали и маму, но её отпустили. А схватили меня. Допрашивали, били, но я ничего не знала, что я им могла сказать? Брат тоже молчал. После недели допросов нас отвезли в местечко Германовичи и там держали в какой-то пуне. Туда и молодёжь, пойманную в облавах свозили. Через дня три завезли всех на железнодорожную станцию в Глубокое, здесь перед отправкой рассортировали. Женщин отдельно, мужчин отдельно. В Крулевщизне среди мужчин выбрали больше сотни, отделили и повезли под Ленинград немцам окопы рыть, брат мой был в этой партии. И он сумел по дороге сбежать и вернулся в партизанский отряд. Впоследствии, когда Красная Армия освободила наши края, брат пошёл на фронт вместе с партизанским отрядом и дошёл до Берлина. Награды имел, среди них два ордена Славы.

А меня, вместе с другими узниками привезли в вагонах - "телятниках" в Германию, выгрузили в городе Франкфуркт - на - Майне. В дороге вообще не кормили, воду ставили в бидонах, но её на всех не хватало.Там в пересыльном лагере пробыла четыре месяца. Что про него сказать? Голод и холод, ещё издевательства. Немчура медосмотр проводила, дезинфекцию, потом меня отправили в рабочий лагерь "Арбазонд" в городе Дамштадт. Из этого лагеря меня купил немец по имени Кароль Келлер. Он большое хозяйство имел, в городе два ресторана держал и две торговых лавки. Вот у него я и работала. Работы хватало, но кормил хорошо, над нами, (у него ещё пленные работали), не издевался. Хозяин войну проклинал и Гитлера, (думал, что я язык не понимаю, а я немецкий в школе учила и находясь в Германии ещё больше слов выучила). Сын хозяина тоже Кароль Келлер звали - это династия была: и деда, и отца одним именем звали, был ранен в городе Невель и хозяйка ездила в госпиталь его выхаживать-досматривать, тяжёлое ранение, говорила, было. Когда на ноги встал, домой привезла, окрепнуть. Они надеялись, что его комиссуют, но его снова на фронт отправили. И он пропал без вести. Не было им за что Гитлера любить и войны хотеть, как и многим простым немцам. Их дети тоже погибали.

Освободили нас в конце апреля 1944 года американцы. Бывших рабов из СССР собрали на сборном пункте Вембах и на машинах отвезли в русскую зону оккупации. У американцев многие водители были афроамериканцы, я тогда негров в первый раз увидела. Чудно было - чёрного цвета люди. Но они были доброжелательными, угощали шоколадом и конфетами.

Домой меня отправили не сразу. Определили в бригаду, которая демонтировала и готовила к отправке в Советский Союз оборудование с заводов и фабрик. Сначала работала в городе Лейпциге, затем в Дрездене. Только в январе 1946 года я вернулась домой, приехала с воинским эшелоном. Военнопленных везли, пусть строят то, что разрушили. Из Крулевщизны пешком шла, это километров пятьдесят. А дороги и не заметила. Мама уже и надеялась, что мы вернёмся. Младшего брата Василия тоже на фронт забрали позже нас. Но после меня и братья вернулись! Младший танкистом был, его на тракторный завод посылали работать на полгода.

Казалось бы закончилась всё, да где там! В отдел НКВД стали таскать на допросы. Повесткой раз десять вызывали и допрашивали одно и тоже. "Методика" у них такая была, запутать человека в своём рассказе. А что здесь путать. Папу немцы убили, братья в партизанах были, а потом до Берлина дошли, я немецкое рабство пережила. Иногда думала, что домой не отпустят, обругать хотелось, но терпела. И отстали в конце концов.

Пошла работать, замуж вышла за чудесного человека - фронтовиком был. Детей вырастили, потом внуков, сейчас вот и правнукам радуюсь. Вот рассказываю вам о своей жизни, но есть момент, о котором словами и рассказать нельзя. Потому что нет тех слов, которые рассказали бы о страхе семнадцатилетней девушки, одной, среди чужих людей, оказавшейся на чужбине, вокруг горе и слёзы и смерть всегда рядом. Одно помогала - вера в Бога и в справедливость. Но чтобы это понять, это нужно пережить, а я всей душой желаю, чтобы никто, никогда больше не испытал это на себе, не узнал бы, что такое рабство.