Вот это и есть жизнь

Там, где кометы, метеоры;

там, где спасение и ссоры;

там, где опущены все шторы

и смотрят прямо без укора,

без жалости к больному слову,

любви к родимому простору,

Небо хотело жить.

 

Оно металось и кричало,

а Солнце главою качало:

 

Риг: Нам не начать, увы, сначала и нет такого у нас права. Как день и ночь нас обвенчала: я — камень, ты — моя оправа.

 

Келда: Без толку так любить. В стенах заката и рассвета искать тебя, не зная, где ты, когда родимая комета и без прощанья, без привета уходит молча в реку Лету, по пояс вся она раздета!

 

Риг: Пить бы её да пить! Осталось сонное виденье, моя святыня и сомненье, мой день, моё ты наважденье, проклятье без предупрежденья, монах, умерший в своей келье. Я так люблю, но ты не верь мне!

 

Келда: Как же всё изменить?

 

Риг: А поступь лёгкая, как вата, я стал счастливым, но без платы, я понял просто чем богаты, способные любить закаты; у них кровавые юкаты и лица все у них измяты. Любишь меня, скажи?

 

Келда: Люблю ли я? Мой мир — неволя, признаний от меня ждёшь, что ли? Оставь меня, дурак, в покое! Я не закат люблю, а море и не юкаты — юбки кроем. А спорить — мы с тобой не спорим. Мы любим миражи. Бессмысленны и одиноки, земные хвалим мы пороки, а жить? Сживаем свои сроки, а дни — двухцветные сороки, орущие во время склоки, пусть вместе мы, мы так далёки. Душу мне покажи.

 

Риг: Держи. Ты больше не оправа, а я не камень. Нет мне нрава. Я минерал больного сплава, иззубренный клочок коралла, ты для меня бесценной стала, и твоё горе мне отрава.

 

Келда: Вот это и есть жизнь.