2.Заводи тихие. Мама и я… вместо коня…
ОГЛАВЛЕНИЕ КНИГИ «МАГИЯ ЛЮБВИ», или "ЗАВОДИ ТИХИЕ"
2.Мама и я… вместо коня…
Почему Автор в прозу поэзию вставляет? Качественная проза говорит о событиях, действиях. Она способна захватить, заставить переживать, радоваться и плакать. Но она не затрагивает сердце так, как поэзия. В ней ритмы, рифмы, тропы. Это не всегда законченный чёткий сюжет, захватывающее действие. Поэзия должна захватить самое потаённое, струны сердца. Поэзия – язык чувств, эмоциональное восприятие того, что порой разуму недоступно.
Поэты не любят заезженные рифмы типа «кровь – любовь», «роз – мороз». Не любили их и наши герои. Но однажды его тёзка прочитал своё стихотворение «А я рифмую роз – мороз».
Не жалует сегодня на стихире
Ценитель рифмы «роз - мороз».
Смopозите, замочит и в соpтире.
Проверен временем прогноз.
Мне больше трех. Сижу на печке детства.
В углу на потолке мороз.
Голодный год оставил памяти в наследство
Колючий куст горелых роз.
В заснеженном окне кусочек неба.
Отец с ружьем от зайчика принес
Обледенелый сладкий ломтик хлеба,
И мне завидовал наш пес.
Подарок – хвостик заячий – достался.
Спасибо! Дедушка Мороз!
Пушистый теплый лисий хвост болтался
На ветке у горелых роз.
Из теплой печки пахло вкусно зайцем.
Кудесник Дедушка Мороз?
Казалось, машет озорник мне пальцем
Из-за куста все тех же роз.
Красивостью горбатых на стихире
Тoшнит от рифмы «роз - мороз».
Рифмуется в натопленной квартире
Мороз с бессмысленным - склероз.
Свирепствует, безумствует сирокко*,
Всепоглощающий гламур**,
Средневековьем вздыбилось барокко***
Из стилистических фигур.
Модерн? Да, нет! Подобие искусства.
Смог от пожарищ в небесах.
Коробящий образчик стихоплутства.
Пустопорожность. Словеса.
* Сирокко – средиземноморский ветер (скорость до 100 м/с), вызывающий нервные расстройства. Согласно легенде, преступления, совершенные во время сирокко, прощались, так как они совершались в состоянии безумия.
** Гламур – роскошный стиль жизни, внешний блеск, замещающий реальность мифологической убежденностью. Праздность, наглядное потребление того, что представляется лучшим, хотя оно не подтверждено реальными критериями.
*** Барокко – стиль аффектов, величия и пышности, совмещения реальности и иллюзии, где человек, по выражению Паскаля, что-то среднее между всем и ничем, улавливающее лишь видимость явлений, но не способное понять ни их начала, ни их конца.
Закончив, он сказал:
– Не надо затёртым формалистом быть! В конце концов, не в словах дело, а в том, какие чувства они выражают, - сказал Левша.
Золотая роза – символ совершенства, красная – желания, страсти, радости, чувственности, завершенности. Но что нового этим сказано? Это простое повторение, плагиат многократно сказанного.
Кто не знает, что белая роза – это «цветок света», символ невинности, девственности, целомудрия и чистоты, очарования. А куст горелых роз – это необычный символ погибели выше сказанного. Другими словами – это катастрофа, апокалипсис.
Так оно и было после войны. Я так намёрзся на такой «печке», что до конца седьмого класса даже летом не слезал с неё.
Кстати, - продолжил он, - я прочитал твоё «неправильное», с точки зрения критика, стихотворение, которое ты подарил моему брату. Поэт с литературным образованием разгромил его в пух и прах. Я прочитал его ещё раз с паузами между строками. Он сказал: «Форма никуда не годится». А читать его надо не спеша, с остановками, предоставляя достаточного количества времени для проникновения глубоко в душу, в воспоминания, в чувства и мысли, в пережитое.
Это - мой сон… Наполовину…
Мама и я… Вместо коня…
Мама моя… С нами кручина…
Я - и пацан… Я - и мужчина…
Мамы ладонь... Вечный огонь…
Пост у огня… Стоит он не зря!
Войны всегда… Отцов половинят…
Спят вечным сном… Порой на чужбине…
В крыше звезда… Сарай без скотины…
Всюду руины… Бандам малина.
Гулкий вокзал – Бандам причал.
Чуть зазевал, Груз полегчал…
Манят меня… Снега на оконце…
И на стекле… Мороза седины…
Мама моя… Задолго до солнца…
До самого донца… Войны кляня…
Будит меня… Ни свет, ни заря…
Мама моя – Раба в Украине.
Пил молоко… Козы нашей Зины…
Масло несли… Всегда на продажу...
Эх! Хорошо б… Яйцо из корзины...
Хочется, но… Опять же…
Туда же…
Смерть без вины… Стон тишины...
Жизнь без цены… Окоп у сосны …
Из глубины… Осень весны...
Дети войны… Осуждены…
Обручены… С лямкой мошны…
Чьи-то штаны… Малой длины…
Судьбы полны… Горем войны...
Гитлер подлец – Сын Сатаны.
Мы - храбрецы… Мы – сорванцы...
Где ты, отец? Детству конец…
Степь Украины… Костыль и руины…
Вместо коня… Пашем поля…
Мама моя… Мама и я…
Это - мой сон… Наполовину…
Мама и я… Вместо коня…
Вместо коня… Мама и я...
Мама и я... Вместо коня...
Маме очень понравилось стихотворение. У неё слёзы потекли.
Бабушка взяла исписанные листы, надела очки, начала читать. Достала платочек. Вытерла слезу. Продолжила чтение. Опять слёзы вытерла, а окончив чтение, сказала:
– И то тебе, внук, не так. И это! Ты учись стихи писать так, чтобы они душу выворачивали! Вас пять лет учили, но ничему не научили! Из вас людей не сделали. У вас для выражения чувств ничего нет, кроме «шок» и «секс».
А вот «Дорога домой».
Лежали снегами здесь вешние воды,
Потом бездорожьем и в грязи, и в броды
В день солнечный, летом, весной, в непогоду…
Пленит ожиданием путь мой домой,
Любить научают любовью другой
Цветы у дороги, маня бахромой,
Приветствием дышит волшебник-лешак -
Пугавший нас сказочный злобный большак.
Теперь он – заросший – мой верный вожак.
Он мне не чужак…
Глаза прикрываю слегка, вспоминаю,
Ловил чернохвостых в саду горностаев…
Здесь кролики… утки… Не был шалопаем.
С улыбкой Даждьбожка горячей лепёшкой.
Стрибожка пшеницу качает немножко.
Вот Прошка с рогожкой бредёт из сторожки.
Хозяин бахчи он, печёной картошки.
Первач недопитый запрятал в лукошко.
Ружьишко-двустволка поверх поварёшки...
Собака и кошка...
А ноги шагают всё шире, быстрее…
Вот здесь напрямик… Нет здесь больше аллеи…
От этого сердце стучит и немеет…
Знакомо до боли горланят грачи.
И привкус полыни… Вот куст алычи…
А где же колодец? Иссохли ключи…
Глазницы у дома ударами грома…
И страшным погромом Стрибог с буреломом…
Я прошлому тихо с душевным надломом:
– Давай, помолчим!
Зачем ты тревожишь надсадно, былое?
Зачем окунаешь в себя с головою?
До воя в душе тебе дело какое?
Возврат косогором, где горечь полыни,
Шиповник колючий над ямою с глиной,
Гнилое болото, поросшее тиной,
И жалкое солнце за пыльной плотиной
Печально поникло над этой картиной,
Чужбиною съеденной наполовину,
В степях Украины.
* * *
Слезой омыты косогоры-горы,
Но пахнет горечью полынь...
Прошу я Бога, утопил чтоб в море…
Прошу я слёзно и Богинь,
Чтоб в том болоте утопили горе,
Сказали порошенкам: - Сгинь!
– Ты о 1933 напиши! Тоже «неправильно»! Какой неправильной судьба многим досталась. И ещё… как мы мужиков на войну провожали.
– Есть и о 1933, и о войне. Вот, слушайте! Это из самой жизни, быль, а не художественный вымысел.
В позабытом селе
В сон-траве, ковыле затерявшийся холмик.
А в земельном дупле куст колючий – терновник.
На душе заскребло.
Всё вокруг заросло. Голод был в тридцать третьем…
И пришло на село той поры лихолетье.
На пригорке пустом
У дороги был дом. Здесь лежит вне могилы –
Не отмечен крестом – стар и млад – люд невинный.
Полстолетья прошло.
Ничего не ушло. Вновь я вижу старушку.
В узелке барахло и с краюхою кружка.
Не сошла ли с ума?
По тропинке сама шла по жгучей крапиве.
По ней плачет сума, но она говорлива.
Говорок-обушок:
– Подойди-ка, сынок! Здесь была моя хата…
Где стоишь, был тынок... Там игрались ребята...
Здесь кипел чугунок...
Но чихнул воронок... и в Сибири гнилушки...
(Ох! Болит позвонок! Очень просит подушки.
Фу! Чуть-чуть отлегло...)
Подружилась с кайлом. Так и надо болтушке...
Тут Степан и Павло... Сберегла их игрушки...
Принесла. Тяжело...
Вот конфет полкило для моей хохотушки -
Дочки Грушки-трепло... и Настёнки, Марфушки...
Настоящих княгинь...
Помоги мне! Подвинь… узелочек… в нём кружка.
Угощу берегинь* самой младшенькой – Лушки.
Огонёк угасал...
Как везли на вокзал... трупы деток в кюветах...
Ангел добрый не дал... Лушу спас в лазаретах.
Сорок пятый. Весна...
Не спала допоздна... Похоронка... Андрюшка...
Все хлебнули сполна... Ты подай мне чекушку!
Ты прости ворчуна!
Я осталась одна, - причитала старушка, -
Понимаю. Война. Там, как муху хлопушкой...
Ну, а ты? Что тут ты?
Собираешь цветы? Кто ты есть и откуда?
Может, ждёшь темноты и своей пышногрудой?
– Нет! Родился тут я.
Дом стоял у ручья. Прямиком. Там, где ряска...
– Так ты – сын Василя? Твоя мама – Параска?
Мы же были друзья!
Я тебя средь дубья на коляске катала.
А теперь... бугая... извини! Не узнала.
Ну, иди! Не держу.
А я к деткам схожу. Посижу у сирени.
Если спят, разбужу. Посажу на колени.
Ты подумаешь – бред,
Глядя бабушке вслед? Вот такая их доля!
А мне выпал билет только так их и холить.
Много вод утекло.
А я вижу село, деток мёртвых, игрушку,
Бабку в дружбе с кайлом и на кружке краюшку.
Вижу нынче Донбасс.
Пищи скудный запас... Там голодные дети!
Но фашист-свинопас и насильник в расцвете.
У дороги был дом.
А за тем блокпостом судьбы деток вершили.
Не лежат под крестом те, кто жизни сложили.
Не сошла ты с ума?
Не страна! Сатана! Я тебе, Украина!
Ты с петлёй и сумой остаёшься спесивой?**
Вразуми её, Бог,
(сердцем что ли убог?) тех фашистов с трезубцем!
Как позволить Ты мог то творить душегубцам?
Обезумевший Львов!
Захотелось оков и свободы со стоном?
Безутешности вдов? Может, дочкам притонов?
Иль качать байстрюков
От господ-барчуков? Им же быть гайдуками
До надгробных венков... или жить батраками.
Ты (потомок бандер)
Насмотрелся химер, усмотрел в них мессию?
Ты – ничто, эфемер***, коль задавят Россию!
*Берегиня – русалка (в славянском фольклоре).
**Спесивый – высокомерный, чванливый, кичливый.
***Эфемер (от греч. ephemeros – однодневный) – растение, которое растёт и цветёт лишь в течение короткого периода.
– Мама и бабушка заплакали. Они часто вспоминали те годы. И имена умерших родственников были такими же… Лушка, Нюшка, Марфушка…
– У него и о проводах мужиков на войну есть. Ещё допишет…
– Прочитай написанное!
– Сейчас найду… Вот… Это из рассказа фронтовика… на 9 Мая. Почти готово. Ещё будет два или три блока в увязке с этим. Наброски готовы. Надо доработать. А это можешь забирать (в последней главе приведены упомянутые блоки о войне).
Сегодня вечер... Завтра будет завтра…
Будь проклята война… Покончить с ней...
В повестке писано: «С вещами быть!».
Нам бить фашиста-динозавра…
Приказано: «Вам с яростью рубить!».
Повсюду клич: «Дави и режь! Убейте!
Грызи! Постойте за родную землю!
Вы люто мстите гаду за своих детей!
А Родину любите вы до смерти…
Любите Родину вы до мозгА костей!
Вот ночь… Тиха украинская ночь…
Да так тиха, что ты уснуть не можешь…
С детьми, с женой последний раз, быть может…
Припомнилось, как первый раз я с ней…
Мужчина я… Мне образ женских ножек…
Ещё милее образ ноженек моих детей,
Родная пыль протоптанных дорожек…
Тихи украинские ночи… Они корёжат,
Бурлят и с замиранием клокочут…
И их унять… детей… отцу нет мочи.
Давным-давно замёрзшее… кипит…
Оно уснуть никак… Уснуть не может…
Звенит, клокочет… успокоится, быть может…
Освободить… до мОзга… до костей…
Во сне я слышу голос… эту сволочь…
Подъём! Разбей до мОзга! До костей!
Вокзал с гармошкой… Береги детей!
Обрывки фраз… в последний, может, раз…
Ты жди… Ты жди меня… надейся…
– Ты береги себя, любимый…
Ты гадину разбей! До кончиков ногтей!
– Ты береги детей! Ты очень береги детей!
Бабушка затронула вопрос веры в Бога.
– Мы с тёзкой атеисты, то есть не верим ни в каких богов, ни в дохристианских, ни христианских, ни мусульманских, в любых. На Земле порядка 2000 верований всяких. Каждый считает свою веру истинной, а остальные ложными. Получается, как минимум 1999 религий – это ложь, надувательство. Если бог есть, то как Он мог терпеть богохульство попов, которые говорили о многих богах? За что людей сжигали на кострах? За то, что они правду говорили, а именно: Земля вертится? И всё это делалось от имени Бога? Почему Бог не наказал тех, кто порочил имя Его? Вот стихотворение Виктора-Правши "Всевышний право дал убийцей быть?"
Всевышний право выбора всем дал:
Одним – убийцей быть?
Другим – невинно убиенным?
Одним – от горя выть?
Другим на горе то взирать со скал
И первого считать презренным?
Давить детей невинных, как удав,
И незабвенным слыть
Построив мир криминогенным,
В нём проявляя прыть
Лишь ради вожделеннейших забав?
При этом Ты - Благословенный!
Предельно буду откровенным
И даже очень дерзновенным
(И скажут пусть – несовременным
И апокрифом отреченным).
Скажу Тебе я непременно
С любовью к людям незабвенной
Не раз, не два, а неотступно:
Такой Ты, Боженька, – преступник!
И ещё... "Всевышний! Войны по воле Твоей?"
Войны бедой безразмерной всегда
Дружат с могилой, жестокой руиной...
Дом без хозяев, сарай без скотины,
В крыше звезда, с братом вражда,
Слёзы любимых, смерти невинных...
Радость убийцам и подлым шутам
Скорби, печали, объятья кручины,
Стоны в подвалах безногих, беспалых,
Деться куда? Жизнь не свята?
Лица усталых – старых и малых…
Ты – Вседержитель? Тебе всё подвластно?
Боже! Взираешь на мир беспристрастно?
Или внутри Ты - есть изверг ужасный?
Волей Твоей с ликом зверей
Мир пред Тобою? Та, что с косою?
Всевышний? Мира такого творец?
Ты – Благодетель? А кто же – подлец
По воле Твоей?
Обсуждение поэзии продолжилось.
– «Правильные» поэты, конечно, будут искать блох, стилистические и грамматические прорехи, не примут народное словотворчество. Не так сложно исправить эти «недочёты» с точки зрения классического русского языка. Но если их убрать, потеряется правда жизни.
Эти «ошибки» (несогласованности в роде, числе, падеже, обрывки фраз) позволяют представить вокзал с гармошкой, напряжённое состояние людей. В таком состоянии грамматически правильно не говорят, не по науке строят предложения. А пар выпускают через матерный клапан.
– Да, нужно искать золотую середину. Каждый герой должен говорить на «своём» языке с учётом степени владения им, специальности, уровня образования и так далее. А иначе получится ложь, неправда, «не верю» Станиславского.
– А я хочу вернуться к прочитанному.
Подъём! Разбей до мОзга! До костей!
Вокзал с гармошкой… Береги детей!
Обрывки фраз… в последний, может, раз…
Ты жди… Ты жди меня… надейся…
– Ты береги себя, любимый…
Ты гадину разбей! До кончиков ногтей!
– Ты береги детей! Ты очень береги детей!
Мурашки по коже! Ты допиши другие части о войне! Моему отцу это очень понравится. Он не любит, когда «дерьмо ровным слоем размазывают». Он так говорит, когда «правильных» поэтов слушает.
Выпили. Закусывали мало. Сменили тему. Левша вспомнил анекдот о Никите Хрущёве после визита в США. Фермер, Гарст, кажется, показывая ему свой дом, рассказывал и показывал:
– Это кухня, здесь столовая, тут я с женой сплю, там мои старшие сыновья, там младшие, здесь маленькие дочки, а здесь – моё сокровище – мои красавицы прихорашиваются. А здесь, сам понимаешь, гостиная…
Никита перебил хозяина:
– У нас всё точно так же, но без перегородок. Ещё и у телёнка зимой тут своя комната есть с персональным туалетом. На пол солому постелил, всем тепло и уютно.
Хорошо ещё, что химики ему не рассказали о свойствах скатола, придающего испражнениям неприятный запах. В малых концентрациях он имеет цветочный запах и добавляется в духи.
Друзья припоминали своё послевоенное детство.
У Левши (у Правши очень похоже) в хате четыре на шесть метров печь с плитой, в дальнем закутке спали родители за занавеской. В другом углу под образами большой квадратный стол. Один на всех и почти на все случаи жизни. Два стула. Больше не помещалось. Хорошо ещё, дети в разные смены в школу ходили.
Виктор с высоты своего положения (с тёплой печки) внимательно наблюдал за всем. Что делали в закутке за занавеской папа с мамой, не видел, так как в это время спал. Он пока в тонкости и особенности анатомии и физиологии прекрасной половины человечества не вникал, так как сестёр не было, а в ясли наотрез отказался ходить. Ему приходилось, сколько он помнил себя, рвать кроликам травку. В то время они мало болели, поэтому самый молодой хозяин в сердцах порой повторял слова, сказанные отцом (чтоб вы подохли!). Но на самом деле он их любил, как и папа, а потому, возможно, стал зоотехником.
Как-то у него спросили о самой большой мечте. Он в шутку ответил:
– Летом – чтобы кролики подохли, а в остальное время – чтобы школа сгорела. В неё далеко ходить по непролазной грязи.
Буквы Левша не знал почти до самой школы, но помнил русский и латинский алфавиты почти с самого рождения. Он думал, что братьям в школе детские считалочки преподают. Не слезая с печи, учился сразу во всех классах, в которых учились братья, ежегодно повторяя то, что проходил в предыдущий учебный год.
Самого старшего брата в школе учитель математики всегда в пример ставил, а по русскому, украинскому, немецкому языкам ему тройки ставили в кредит.
Как-то учительница, придя к ним, объясняла брату, что такое обобщающие слова, где надо ставить двоеточие. Из печки послышалось:
– После делевья.
– Почему? – поинтересовалась Мария Ивановна.
– А вишни, яблони, глуши, абликосы – все делевья.
– А если напишем, что во дворе ходили животные: корова, свинья, овца и куры? Где двоеточие?
– Нет там того… как его… об… обоб… слова. Нет там скотины.
– Животные – это по-другому ту самую скотину называют.
– Ну, тогда после животные, - ответил Витя.
После такого объяснения самый старший брат понял, что такое обобщающие слова и во всех предложениях правильно расставил знаки препинания. Ему впервые по русскому языку пятёрку поставили.
Изумлённая учительница продолжила беседу с Витей.
– А скажи, какое обобщающее слово надо поставить в предложении: на столе лежали сахар, конфеты…
– А что такое конфеты? – спросил Витя. Это сладко, как сахар? Да?
Так будущий ученик определил то самое обобщающее слово, которого в предложении не было.
На этом изумления учительницы не закончились. Витя спросил её:
– Из автомата стреляет автоматчик, из пулемёта – пулемётчик, а из пушки – Пушкин?
– Нет, Пушкин стихотворение написал, которое брат сегодня учил.
– А из пушки пушкатчик стреляет? Папа алтилилистом был.
– Это значит, он из пушки стрелял, - объяснила ему учительница.
Ходил Витя между тракторами. Папа с дядями говорил о лошадиных силах, которых у одного трактора больше, чем у другого, а потому он может больше вспахать.
Витя заглянул во все отверстия, но лошадок не увидел. Он даже запомнил слово «мощность» и решил, чем больше лошадей и чем дольше они будут пахать, тем больше папа денег заработает и купит ему и маме трусики. С тех пор Витя стал неравнодушным к трусикам, особенно женским в горошек. Какие-то они не такие, как у папы.
На уроке химии. Преподаватель рассказал о строении атомов и лишь обмолвился, что химические элементы стремятся иметь на последней оболочке или восемь электронов, или отдать все, если их там мало. Витя долго смотрел на таблицу Менделеева и составил пары: один отдаёт, другой принимает.
Изумлённый учитель увидел в них формулы химических веществ, хотя наш герой ещё не знал названия элементов. Он объяснял просто. Если у «К» один электрон, а у «F» одного не хватает до восьми, то вместе получится KF. У «О» до восьми не хватает два. Он их отнимет у двух «К». Получится K2O. У «Ca» два. Он их отдаст двум «F». Получится CaF2. Два отдал, два принял… CaO. Витя удивлялся, как это можно не понимать? Это задачка про яблоки после знакомства с цифрой 2.
Одноклассникам он объяснял словами отца:
– Если атому фтора не у кого электрон скоммуниздить, а иметь восемь хочется, то двум фторам надо вступить в колхоз и сдать в него по одному электрону и этими двумя электронами вместе пользоваться, как лошадьми в колхозе. Получится F2. А двум кислородам в ту коммуну надо сдавать по два электрона. Получится O2. Преподаватель стоял в коридоре у двери. Ему очень понравилось слово «скоммуниздить», но он сделал вид, что ничего не слышал, так как сталинские времена хорошо помнил, хотя прошло уже пять лет. Он пришёл к Витиному отцу и сказал, чтобы забыл подобные слова, чтобы на лесоповал не попал. Папа так объяснил это Вите, что у того попа ещё долго болела.
Нередко после объяснений Вити (теперь уже без скоммуниздить) учитель смеялся вместе со всем классом, а ученики на следующем уроке получали пятёрки. А вот с запоминанием имён и заучиванием стихов… просто беда. Не видел он логики и согласился бы жить даже под номером вместо имени.
ОГЛАВЛЕНИЕ КНИГИ «МАГИЯ ЛЮБВИ», или "ЗАВОДИ ТИХИЕ"
