Ленты

Не остихованному мне, навеки Бабочки...

Под веками моими осколки битого стекла и рАкушек,

и в яблоках они такие белые, белые-пребелые.

С утра полнятся вены кровью, выходят за пределы берега.

Такие алые, алые-преалые реки,

текущие меридианами не вниз, а к зенице,

и падающие водопадами в "Надир", когда в зените.

 

 

Ты обещал сегодня сводить меня в кино.

Проснись же, папа, пойдем в кино

или хотя бы в другое шапито пойдем,

где нас не знают и клоун там не ты, а чей-то папа.

Сидел бы рядом в костюме синем или черном, не полосатом

и тоже бы смеялся со мной до слез над их проказами.

Лошадок, что бегут кругами,

медведей, крутящих педали,

хочу я видеть здесь, смотреть на них из зала.

И слушал бы я оркестр, и дирижер не дядя Коля,

а кто-то незнакомый тебе и мне,

и ленты разноцветные под куполом.

Такие разные, разные-преразные полоски всех цветов.

Я принес тебе воды, попей ее холодной, как всегда, большущими глотками.

Ну, вставай же, пойдем в кино,

или хотя бы в шапито.

 

Влекомые небесами реки,

отозвались: сначала ручейки, потом и горные потоки.

Даже первый наст осени разбился льдинками, как стекло часов твоих в осколки. Кончилось, растаяло время, не оставив следов. И тоненькою струйкою в воды твои падают они, в вознесение, пренебрегая притяжением.

Текут на небо воды.

И если окажусь я в том течении,

сорвусь и я...

Как ты сегодня, Папа.

И тоже в стремящемся ввысь течении,

когда-нибудь приплыв на пересечение

двух миров Дунья и Ахират,

сорвусь дождями и не на землю,

а в дальние, такие дальние-дальние,

пределы Ахират.