Поэт-Муза
Поэт
Стеклянные глаза томительно который день глядят в лицо
И я глотаю капли жизни каждый вечер, каждый вечер – осень.
По спиралевидным будням я спускаюсь в мерзкий и былой фриссон,
Забывши в миг назад пути, я остаюсь и созерцаю старую тугую просинь.
Муза
Я забрела в твоих стяжаниях , но ты держал в плоти своей ножи,
Я попыталась вытащить один, а ты меня откинул, накричав:
Что бесполезна. И холодными, глубокими ночами должен плыть один.
А я скучала и по следу боли догоняла вплавь.
Поэт
Я заболел невиданным, но и не новым солнцем.
Его какие-то порочные , дурные люди созидали
Во времена, когда под небом не было и почвы,
Тогда и Бог Эдем избавил от людей и дал им чуть печали.
С тех пор был ранен каждый человек этим dago
И будто бы бессмертные обратно лезли на рожон.
Муза
Я слышала в твоих безумных снах вакхические дау –
Там спорили Титаны предрассудка и рассудка:
Те первые велели: уничтожить бы недуг до гари,
Другие отвечали, мол: не только беспощадность-рубка
Это чувство, в нем есть свет ( хоть тусклый) - нужен шанс.
И так разъединил совет какой-то дряхлый дилижанс.
Одни поехали – напились до безумья. Другие потерялись.
И вот за ними наблюдая, я решила, что останусь.
Расскажи, какие боли не хотел ты разделить со мной,
какую жалость?
Поэт
Мое дыханье - ровно, одышка изредка хватает, как нырну
В благие и такие мерзкие былые дали. Но теперь – не утону.
Я расскажу, как необузданные очи придушили мою негу:
Довольно больно , но гаррота проржавела, как укрыло землю снегом.
Но до того взахлеб перебирал рекурсии, пытаясь суть понять
Чего во мне с тем каждым колким днем ставало больше не меня.
Муза
Постой. Не торопись. Ответь мне, или ты спокоен?
Ведь никакие злые черти не должны печалить стансы
Разлетающиеся с твоих небрежных уст. Погожа ли погода?
Нашли ли поезда свои депо, а пассажиры станции?
И лишь тогда я развернусь к тебе лицом, запрятав слезы
Помогу все кости разгрести, что на полу остались .
Поэт
Уж ты поверь, сомнамбула тревожить больше не посмеет
Моя печаль - былая боль - давно уже расхожа и все тлеет, тлеет.
Я конвертировал ее в благоуханье кофе и вечерние газеты
И позабыл, как сочетаются стаканы, джин и беглые просветы.
Я раскопаю труп, который год закапывал сухим и твердым грунтом
Дабы увидела ты подлинность истерик. И Оставлю после.
Невезучий путник…
Муза
Я распростерла свои руки, ты можешь вбить гнилые гвозди,
Освободив свои ладони ,наконец подняться в воздух.
Я подтолкну к тебе перо, чтобы не стало оправданий
Перед собой, чтобы не строил ты слепого и присел за стол.
Я расчерчу тебе границы безграничных мирозданий,
Дабы своей затертой, изувеченной ладошкой ты их стер.
Поэт
Я безмятежно море стопками захлебывал, неспешно
Навскидку в рай лассо закидывал, но очевидно – тщетно.
А за спиной безумный силуэт стоял с душой моей в руках,
Кромешно насмехаясь с всех моих нелепых воображений так небрежно.
Ты знакома с той незыблемой, но слабой дамой
Ты обнимала нас, когда мы провожали в сон закат.
И стал мой неразборчив и неаккуратен почерк
И в распорядке дня, где на рядке: молись – теперь лишь прочерк.
Меня так небо просит: позабудь, пока не тронет душу проседь
А я же ежедневно говорил ему о ней. И раз ты попросила,
Рассказать тебе о средоточии
всех слез, повествовать тебе начистоту будет всего верней:
И сколько раз мы себе сами жесткие наручники ковали?
Сколько раз мы друг на друга надевали их и руки рвали?
Сколько раз мы пожалели об убийстве светлых звезд?
Сколько раз мы зашивали по природе-то железный переплет?
Да к черту б все заботы рока, сантименты горя, море,
Мы всегда плыли в дырявом и гнилом каноэ , да шутили,
Мы немые на дотошном розовом привычном фоне,
Горизонт двоим нам горло разрезал, а в отражении - друг друга видели
Нелепые, навязчивые волны только увлажняли ноги,
Остывая, тут осталась соль, но раны – запеченные и нет любимой боли.
А дороги к солнцу стали скучными. Не выхлебать бы крови,
Что запряталась по стертым венам на безумный случай – непогоду.
Мы привыкли строить ипохондриков, когда подошвы
Протираются и ищут слепо новый гололед; когда искали жизнь,
Не замечая, что случайно взяли иглы и рисуем швы;
Когда мы поворачивали головы к каким-то мнимым дулам,
слышали один лишь смех: держись.
Фарватер от начал лишь в разнобой, а нашу теплую
И черную любовь, привыкли все именовать: война
Да пусть и так, нам нечего терять, мы неисправный аэростат:
И отрезаем воздух от своих тяжелых легких,
задыхаясь, пробуя на небо серое упасть.
Муза
Но раз ловили вечера и разрезали вместе вы утра
В улыбках забываясь, значит велено с улыбкой ее помнить.
И никакой дотла сожженный хворост иль морозный град
Не должен затмевать твою амбивалентуную, но все же прожитую повесть.
Теперь я буду шоры разрушать, дабы ты был трезвей
И не глупел от злобы. Все прожитое – отражение подошв
И втоптанные в вехи жизни радости и боли никакой не смоет дождь.
Поэт
Отныне я пускаю по ветру на жертву Сильфу прожженные дни
И затушу те за спиной мелькающие больно и злорадно фонари.
Прощаю непростимое и каюсь, за подобранные плохо линзы
Но я начал жить, когда все боги времени остановились.
Теперь мне лихо – пыль, а быль – лишь повод улыбнуться
С тобой воодушевленною в чернилах я пойду за ручку.
Отныне унывать по призрачным далеким дням не буду
Мне стало легче, муза.
Стоило избавить свои руки
от злорадной
куклы вуду.
Стеклянные глаза томительно который день глядят в лицо
И я глотаю капли жизни каждый вечер, каждый вечер – осень.
По спиралевидным будням я спускаюсь в мерзкий и былой фриссон,
Забывши в миг назад пути, я остаюсь и созерцаю старую тугую просинь.
Муза
Я забрела в твоих стяжаниях , но ты держал в плоти своей ножи,
Я попыталась вытащить один, а ты меня откинул, накричав:
Что бесполезна. И холодными, глубокими ночами должен плыть один.
А я скучала и по следу боли догоняла вплавь.
Поэт
Я заболел невиданным, но и не новым солнцем.
Его какие-то порочные , дурные люди созидали
Во времена, когда под небом не было и почвы,
Тогда и Бог Эдем избавил от людей и дал им чуть печали.
С тех пор был ранен каждый человек этим dago
И будто бы бессмертные обратно лезли на рожон.
Муза
Я слышала в твоих безумных снах вакхические дау –
Там спорили Титаны предрассудка и рассудка:
Те первые велели: уничтожить бы недуг до гари,
Другие отвечали, мол: не только беспощадность-рубка
Это чувство, в нем есть свет ( хоть тусклый) - нужен шанс.
И так разъединил совет какой-то дряхлый дилижанс.
Одни поехали – напились до безумья. Другие потерялись.
И вот за ними наблюдая, я решила, что останусь.
Расскажи, какие боли не хотел ты разделить со мной,
какую жалость?
Поэт
Мое дыханье - ровно, одышка изредка хватает, как нырну
В благие и такие мерзкие былые дали. Но теперь – не утону.
Я расскажу, как необузданные очи придушили мою негу:
Довольно больно , но гаррота проржавела, как укрыло землю снегом.
Но до того взахлеб перебирал рекурсии, пытаясь суть понять
Чего во мне с тем каждым колким днем ставало больше не меня.
Муза
Постой. Не торопись. Ответь мне, или ты спокоен?
Ведь никакие злые черти не должны печалить стансы
Разлетающиеся с твоих небрежных уст. Погожа ли погода?
Нашли ли поезда свои депо, а пассажиры станции?
И лишь тогда я развернусь к тебе лицом, запрятав слезы
Помогу все кости разгрести, что на полу остались .
Поэт
Уж ты поверь, сомнамбула тревожить больше не посмеет
Моя печаль - былая боль - давно уже расхожа и все тлеет, тлеет.
Я конвертировал ее в благоуханье кофе и вечерние газеты
И позабыл, как сочетаются стаканы, джин и беглые просветы.
Я раскопаю труп, который год закапывал сухим и твердым грунтом
Дабы увидела ты подлинность истерик. И Оставлю после.
Невезучий путник…
Муза
Я распростерла свои руки, ты можешь вбить гнилые гвозди,
Освободив свои ладони ,наконец подняться в воздух.
Я подтолкну к тебе перо, чтобы не стало оправданий
Перед собой, чтобы не строил ты слепого и присел за стол.
Я расчерчу тебе границы безграничных мирозданий,
Дабы своей затертой, изувеченной ладошкой ты их стер.
Поэт
Я безмятежно море стопками захлебывал, неспешно
Навскидку в рай лассо закидывал, но очевидно – тщетно.
А за спиной безумный силуэт стоял с душой моей в руках,
Кромешно насмехаясь с всех моих нелепых воображений так небрежно.
Ты знакома с той незыблемой, но слабой дамой
Ты обнимала нас, когда мы провожали в сон закат.
И стал мой неразборчив и неаккуратен почерк
И в распорядке дня, где на рядке: молись – теперь лишь прочерк.
Меня так небо просит: позабудь, пока не тронет душу проседь
А я же ежедневно говорил ему о ней. И раз ты попросила,
Рассказать тебе о средоточии
всех слез, повествовать тебе начистоту будет всего верней:
И сколько раз мы себе сами жесткие наручники ковали?
Сколько раз мы друг на друга надевали их и руки рвали?
Сколько раз мы пожалели об убийстве светлых звезд?
Сколько раз мы зашивали по природе-то железный переплет?
Да к черту б все заботы рока, сантименты горя, море,
Мы всегда плыли в дырявом и гнилом каноэ , да шутили,
Мы немые на дотошном розовом привычном фоне,
Горизонт двоим нам горло разрезал, а в отражении - друг друга видели
Нелепые, навязчивые волны только увлажняли ноги,
Остывая, тут осталась соль, но раны – запеченные и нет любимой боли.
А дороги к солнцу стали скучными. Не выхлебать бы крови,
Что запряталась по стертым венам на безумный случай – непогоду.
Мы привыкли строить ипохондриков, когда подошвы
Протираются и ищут слепо новый гололед; когда искали жизнь,
Не замечая, что случайно взяли иглы и рисуем швы;
Когда мы поворачивали головы к каким-то мнимым дулам,
слышали один лишь смех: держись.
Фарватер от начал лишь в разнобой, а нашу теплую
И черную любовь, привыкли все именовать: война
Да пусть и так, нам нечего терять, мы неисправный аэростат:
И отрезаем воздух от своих тяжелых легких,
задыхаясь, пробуя на небо серое упасть.
Муза
Но раз ловили вечера и разрезали вместе вы утра
В улыбках забываясь, значит велено с улыбкой ее помнить.
И никакой дотла сожженный хворост иль морозный град
Не должен затмевать твою амбивалентуную, но все же прожитую повесть.
Теперь я буду шоры разрушать, дабы ты был трезвей
И не глупел от злобы. Все прожитое – отражение подошв
И втоптанные в вехи жизни радости и боли никакой не смоет дождь.
Поэт
Отныне я пускаю по ветру на жертву Сильфу прожженные дни
И затушу те за спиной мелькающие больно и злорадно фонари.
Прощаю непростимое и каюсь, за подобранные плохо линзы
Но я начал жить, когда все боги времени остановились.
Теперь мне лихо – пыль, а быль – лишь повод улыбнуться
С тобой воодушевленною в чернилах я пойду за ручку.
Отныне унывать по призрачным далеким дням не буду
Мне стало легче, муза.
Стоило избавить свои руки
от злорадной
куклы вуду.
